поучаствовать в беседе, но Лизетта не ответила. С тех пор как она стала учительницей французского и английского в городской школе номер 4, она отвечала не каждому. В голове у нее бурлили и сталкивались идеи. В учительской Лизетта наслушалась новых мыслей, резко отличавшихся от тех, что были приняты в кибуце и «ядре». У нее, как и у остальных, выработался комплекс: она ни словом не упоминала об изгнании из кибуца – разве что намеками и в самом близком кругу.
Обвинение в антисионизме, которым кибуц заклеймил их, было слишком серьезным пятном на репутации, нельзя было допустить, чтобы о нем узнали в банках или в учительской школы номер 4. Что, в сущности, произошло? – думала Лизетта. Двадцать три человека, идейное ядро восьмидесяти «египтян», проголосовали за, а не против, в то время как Национальное кибуцное движение «рекомендовало» по этому вопросу голосовать против. Как могло такое голосование, выражавшее исключительно личное мнение и не имевшее никакого влияния ни на что на свете, оказаться столь судьбоносным? Неужели только ей это кажется абсурдом?
Вита разложил вторую порцию закусок на сервизной тарелке. Этот сервиз Вивиан купила на распродаже в магазине рядом с отделением банка. Ей не нравился универсам «Шалом» по соседству: то, что там продавалось, можно было найти за полцены в соседнем квартале. Она любила пройтись по магазинам на улицах Герцля, Нахалат-Биньямин, Грузенберга, Ахада га-Ама, Лилиенблюма, там она получала истинное удовольствие и всегда возвращалась домой с пакетами.
Узкий и высокий небоскреб «Шалом» много лет оставался самым высоким зданием города, а по мнению газеты «Давар» был также самым большим и модернизированным офисным зданием на всем Ближнем Востоке. Он располагался рядом с тем зданием, где работала Вивиан, на улице Ахузат-Байт. Когда кто-то бросался вниз с его крыши, это уж наверняка. Адель не раз сообщала дочерям о том, что кто-то опять спрыгнул с башни «Шалом», а в те дни, когда этого не случалось, порой вынуждена была парировать подначки Старшей Дочери:
– Ну что, сегодня кто-то прыгнул с универсама?
– Сегодня нет. Вчера. Ей было тридцать семь.
Вита не встречался взглядом с женой, потому что знал: по ее мнению, он наложил себе в тарелку слишком много. Потом, дома, он ответит за все, но уж очень еда вкусная, острая, пряная, все как он любит.
Он стал большим начальником в банке «Дисконт» и продвигался по служебной лестнице, но счастье ускользало. У них с женой была единственная дочь, раскрасавица, но вот же – в двенадцать лет у нее диагностировали диабет, и девочка сделалась страшно капризной. Ела то, что запрещено, и ставила над собой опасные эксперименты.
Сейчас он сидел со своим добрым другом Бруно, который работал в банке «Поалим». Вите нравился Бруно. Сам он с годами, все более разочаровываясь, замыкался в себе, словно предоставив Бруно говорить и от его имени, над чем Дидье и его жена Нелли уже потихоньку посмеивались. Одетта, жена Бруно, каждые три месяца меняла цвет волос, хотя сейчас уже была риелтором, а
