возжелалось получить выгоду с иной стороны, утолить корысть московским серебром на службе великому князю.
– Что в том дурного? – почти прорычал атаман.
Монах пожал плечами.
– Московские служильцы бьются не за корысть, а за веру Христову и землю родную. – Игумен легко коснулся его руки, чуть подтолкнул, усаживая на лавку, как будто не он был немощным старцем, а его гость ростом с косую сажень. – Прямых речей ты не ведешь, чадо… Кто ты, скажи?
– Я князь…
– Не слыхали у нас, – не дал ему договорить Тихон, – про такого князя, каким ты назвался. Прежнего князя киевского Олелько-Олександра Владимировича знаем, сын его Михайла Олелькович, брат двоеродный нашего князя, Ивана Васильевича, ведом на Москве, в Новгороде некогда сидел князем, а теперь в литовском Копыле думу великую думает, оттого что не дали ему наследовать киевский стол. Князя Михайлу я не видал, а тебя вижу – на отца ты лицом похож… Помолюсь о тебе, чадо, Господь да будет милостив к твоей душе.
– О каком отце ты говоришь, чернец? – опомнился от внезапных слов атаман.
Тихон молча поклонился.
– Звонарь к службе благовестит, пора мне, чадо.
– Постой, отче!
Атаман схватил его за подол ветхого подрясника, вскочил с лавки. Тихон не смотрел ему в лицо, взгляд его будто скользил мимо, но при том, казалось, видел собеседника насквозь. Неуютное чувство для того, кто не хотел признавать свою полуправду-полуложь.
– Так ты вправду знал князя Олелька? Откуда ты? Из Киева? Каков ты родом, чернец?
– Бог тя благословит, чадо, и надоумит, а не я, убогий инок.
Тихон вытянул из его кулака подрясник. Атаман понял, что ничего не добьется.
– Смотри же, старик! Что знаешь – держи при себе. Мои люди за тобой приглядят.
– Путь вам чист, – напомнил игумен. – Идите куда хотите.
– Коли ваш князь Иван и воевода Холмский оставили нас тут, здесь и будем ждать. Припасов в амбарах вам оставили вдосталь, прокормимся.
И вышел из кельи.
А чего ждать-то? Сам не знал.
Во дворе к атаману тотчас пристроился Мирун.
– Прости, пан Гриц, оплошал ты. Зачем сразу не сказал московцам, что ты сын киевского князя Олелька Владимировича? Чего сробел? Князь Иван признал бы родню, сейчас бы уже на кормление какую ни то волость дал.
– Подслушивал?! – Атаман взял его за толстую шею, притянул лицом к лицу.
– Да ты меня не знаешь, что ль, Гриц?!
– Знаю. – Атаман разжал пальцы. – Молчи, пес… Я князь, а они никогда этого не признают. Московский Иван свою тетку Настасью почитал, она помогла его слепому отцу вернуть княжий престол. Прижитого мимо нее байстрюка потерпел бы он?
Мирун только хмыкнул. Ухватил себя за ус, сунул в зубы, стал жевать. Выплюнул, до чего-то додумавшись.
– Авось и потерпел бы?..»
4
Село Лев-Толстое
