родными или друзьями.
Родители постоянно беспокоились о том, что сын скучает по дому, но Костя, добившийся своей цели, как-то даже и не думал об этом. Его семья, родные, прежние друзья и одноклассники оставались как бы в другом измерении, в другой жизни. Он помнил о них, знал из писем обо всех событиях, которые там происходят, иногда даже давал какие-то советы, но сам он в данный момент уже жил здесь, где была совершенно иная, новая жизнь, новые друзья, новые проблемы, новые радости и горести. Поэтому когда ему передали, что к нему приехала сестра и ждет его на КПП, Костя, конечно, обрадовался, но в то же время вышел к сестре уже несколько иным человеком, чем он был всего лишь два месяца тому назад.
Галя приехала специально, чтобы проведать своего брата только на выходные дни. Она не знала, что ребят пока не отпускают в увольнения, сидеть же два дня в полуподвальном помещении КПП они тоже не могли, поэтому она позвонила командиру роты и попросила отпустить брата на воскресенье с ней в город. Как ни странно, но командир роты разрешил отпустить Шпагина в увольнение за неделю до того срока, который был официально объявлен.
В воскресенье утром Костя забрал в каптерке сверток со своей гражданской одеждой, в которой он приехал в Ленинград, переоделся в парадную форму, получил в канцелярии увольнительную записку, выслушал наставления офицера-воспитателя о необходимости помнить правила поведения в городе и степенно вышел к ожидавшей его сестре. На голове его была фуражка с красным околышем и красной звездой, пуговицы мундира сияли, в новые ботинки можно было смотреться, как в зеркало, а в довершение картинки на руках были ослепительно белые перчатки, которые полагались к парадной форме. Галя окинула взглядом своего братика и рассмеялась:
– Костик, какой ты смешной в этой форме.
– Да ладно тебе, – проворчал Костя, передавая сестре сверток со своей одеждой, оставшейся от той цивильной жизни, и перешел на правую сторону от нее, потому что теперь ему полагалось приветствовать отданием чести встречных военных. На душе у него было неспокойно: хоть он уже немного привык к своему новому положению, обвыкся в новой форме суворовца, но это было в стенах училища, а вот в парадной одежде в город самостоятельно он вышел впервые. Здесь среди гражданских людей он чувствовал себя неловко, особенно тогда, когда люди, проходившие мимо, обращали на него внимание, окидывали взглядом и улыбались.
– «Чего они улыбаются?» – подумал Костя, но ответа найти не успел, так как буквально наткнулся на идущего навстречу офицера и лихо вскинул руку к козырьку фуражки. Офицер на ходу глянул сверху вниз на мальчика, но вполне серьезно поприветствовал в ответ и прошел мимо. «Ух, ты!» – вздохнул Костя, и у него отлегло от сердца. Вдруг рядом раздался громкий голос маленького мальчика лет пяти-шести, которого мама вела за руку:
– Мама, смотри. Маленький милиционер.
– Это не милиционер, это суворовец.
– А что такое суворовец?
– Это, –
