испуганно спросил Ченчи.
– Говорит, что она грязная. Уже дважды вымыла волосы. Говорит, что от нее воняет.
– Но ведь это не так, – запротестовал он.
– Не так. Я ей сказала. Эффекта никакого.
– Дайте ей немного бренди и флакон духов, – посоветовал я.
Ченчи непонимающе уставился на меня, а Илария хмыкнула:
– Почему бы и нет?
Она пошла отнести все это сестре. Сегодня утром она держалась куда свободнее, чем все время прежде, как будто освобождение сестры стало освобождением и для нее.
К полудню приехал Пучинелли со стенографистом. Алисия спустилась к нему. Стоя в холле рядом с Пучинелли, я смотрел на нерешительно спускающуюся по лестнице фигурку и прямо-таки ощущал ее неодолимое желание спрятаться. Она остановилась, не дойдя до конца лестницы четыре ступеньки, и оглянулась, но Иларии, которая ходила позвать ее, нигде не было.
Ченчи шагнул вперед и обнял ее за плечи, вкратце объяснив, кто я такой, и сказав, что Пучинелли хочет знать все, что с ней произошло, надеясь найти в этом ключ, который поможет ему арестовать виновных.
Она слегка кивнула. Лицо ее было бледным.
Я видел жертв похищений, которые при возвращении домой впадали в буйную радость, в истерику, в апатию – все это было шоком. Состояние Алисии как раз подходило для подобного случая – смесь робости, отстраненности, слабости, облегчения и страха.
Волосы ее были еще влажными. На ней были футболка и джинсы. Никакой косметики. Она казалась беззащитной шестнадцатилетней девочкой, только что оправившейся от болезни, девочкой, которую я видел раздетой. Но уж на что она точно не была похожа, так на любимицу всех европейских ипподромов, чье лицо не сходило с обложек журналов.
Ченчи отвел ее в библиотеку, и мы расселись по креслам.
– Пожалуйста, – сказал Пучинелли, – расскажите нам о том, что случилось. С самого начала.
– Я… это было, кажется, так давно… – Она говорила, обращаясь по большей части к отцу, изредка поглядывая на Пучинелли и вовсе не глядя на меня. Она все время говорила по-итальянски, хотя медленно и с частыми паузами, так что я легко понимал ее. На миг в голове промелькнула мысль, что я после приезда изрядно поднаторел в итальянском и лишь теперь это заметил. – Я скакала на местном ипподроме… но ты же знаешь.
Ченчи кивнул.
– Я выиграла скачку, что была в шесть. Но результат оспорили…
Теперь кивнули уже оба – и Ченчи, и Пучинелли. Помощник, не поднимая глаз, сосредоточенно стенографировал.
– Я поехала домой. Я думала об Англии. О том, как буду скакать на Брунеллески в Дерби… – Она замолкла. – Он выиграл?
Ее отец растерянно посмотрел на нас. Вряд ли после ее исчезновения он заметил бы даже пришествие марсиан.
– Нет, – ответил я. – Пришел четвертым.
– О, – рассеянно сказала она, а я не стал объяснять, что знаю, какой пришла лошадь, только потому, что на ней должна была скакать она. Обычное
