на стул, нервно отпив из чашки перед собой.
Я давно чувствовала, что с Лиз происходит что-то не то, она в последнее время переменилась, и, наверное, сейчас был самый лучший момент откровений, когда ей стоило задать этот вопрос.
– Лиз, ты изменилась… Стала другая… Я даже не знаю, как это сказать… будто внутри тебя распускается цветок, красотой которого ты готова одарить весь мир…
– Я полюбила.
От Лиз я готова была услышать все, что угодно, но только не вот это. Моя подруга Лиз полюбила. Я знала смысл этого слова и его суть, но только вот я сама никогда этого не испытывала, поэтому понять Лиз мне было сложно.
– Кто он?
– Прости… но я не могу тебе этого рассказать… понимаешь, он враг нашего рода… и если узнают.
– Твои родители проклянут тебя, – завершила я то, что она так и не произнесла.
– Я знаю, но люблю его.
Как же я была благодарна Лиз, что она не сказала «тебе не понять». Да, мне было это не понять. Для меня не существовало любви. И я не понимала того, что чувствует Лиз, как, наверное, и она не понимала, что чувствую я, слыша это слово – любовь.
В тот день мы долго говорили о ней, о том, кого она любит, и обо мне. О себе Лиз говорила тоже долго, наверное, пытаясь объяснить мне, что чувствует человек в душе, когда полюбит. Я слушала ее и осознавала, что моя душа вся вытоптана и выжжена дочерна и не способна уже что-либо чувствовать, кроме боли. Потом Лиз говорила о нем. Совсем немного, но я знала, что это конец! Моя подруга полюбила того, кого любить было запрещено. Она полюбила вампира. Более ничего о нем она не говорила, но я и так знала, что это конец всему. Ее древний род Ядраги ненавидел вампиров. Конечно, времена меняются, и сейчас, когда политика правит всем, маги стали относиться к вампирам как к одним из многих – тем, с кем ты здороваешься, приглашаешь на приемы, и кого ненавидишь. Открытая война ушла в прошлое, но ненависть осталась та же, если не ярче и острее. Раньше маг имел право вырвать из груди вампира сердце, лишив его вечной жизни, а сейчас это было под запретом. Но разве вековую ненависть можно убрать запретами? И сейчас я узнаю, что моя Лиз полюбила врага их рода. Что я должна была почувствовать? Радость за нее? Или ужас надвигающейся катастрофы? Именно приближение катастрофы я и предчувствовала, каждый раз встречаясь с Лиз. От встречи к встрече она менялась. Мне казалось, что теперь я знаю, как выглядит любовь. Лиз была воплощением этой любви. Ее яркие голубые глаза светились так, что слепили всех смотрящих в них. Сама она как будто порхала, а не ходила по земле. Ее речи были восторженны или, наоборот, вдруг налет грусти ложился на ее милое личико, а потом опять оно озарялось светом, идущим изнутри. Нет, она не забыла меня и мои проблемы, но разве она могла позволить себе не любить? Да и зачем? Моя жизнь подходила к финалу, а ее только начиналась. Хотя мне было так страшно за нее, но видя ее счастье, я радовалась с ней.
***
К концу этого месяца
