встретили два сына Рахми-эфенди, такие же веселые и улыбчивые, великаны. Оба поцеловали руку отцу. Усталая, худая и измотанная жена покойного, едва увидев нас, заплакала, вытирая слезы краешком платка. Отец с нежностью, на которую не были способны ни я, ни брат, утешил ее, обнял и расцеловал сыновей Рахми-эфенди и неожиданно быстро был принят всеми, точно родной. А мы с братом томились от неловкости.
В таких ситуациях важны не слова, не поведение, не искренность и даже не степень сопереживания, а способность подстраиваться под окружающих. Старший сын покойного протянул нам пачку «Мальтепе», отец, брат и я взяли по сигарете, прикурили от спички, протянутой им, и все трое, по странному совпадению одновременно закинув ногу на ногу, закурили с таким видом, будто заняты самым важным делом на свете. Иногда мне кажется, что причина популярности сигарет не в воздействии никотина, а в том, что, когда куришь, создается ощущение, что делаешь нечто крайне важное.
Видимо, от непривычного вкуса «Мальтепе» я вдруг почувствовал, что вот-вот поддамся заблуждению – мне в тот момент показалось, будто стою на пороге постижения какой-то важной тайны бытия. Счастье – главная проблема в жизни. Кто-то счастлив, а кто-то не может быть счастливым. Большинство людей, конечно, пребывают где-то посредине. В те дни я купался в море счастья и не хотел этого замечать. Сейчас, по прошествии лет, мне кажется, нет лучше способа его сохранить. Но тогда я не замечал счастья не потому, что хотел сберечь, а потому что боялся утратить, к чему неизбежно шел, потому что боялся потерять Фюсун. Неужели оттого я стал более молчалив и более восприимчив в те дни?
Глядя на предметы маленькой, бедной, но чисто убранной квартиры (на стене висели два самых модных в 1950-е годы предмета домашнего интерьера: барометр и фигурно выписанная басмала[7] в рамке), я в какой-то момент почувствовал, что сам готов заплакать вместе с женой Рахми-эфенди. На телевизоре лежала вязаная салфетка, а на салфетке стояла фарфоровая статуэтка собачки. У собачки был жалобный вид, – казалось, она вот-вот тоже заплачет. Помню, отчего-то почувствовал себя лучше, глядя на эту фарфоровую собачку, а потом подумал о Фюсун.
23. Молчание
По мере того как приближался день помолвки, мы с Фюсун все меньше разговаривали, паузы с каждым днем все увеличивались, а наши ежедневные встречи, продолжавшиеся, самое меньшее, два часа, и любовные ласки, страсть которых с каждым днем возрастала, были отравлены этим молчанием.
Однажды Фюсун прервала его:
– Маме пришло приглашение на помолвку. Она очень обрадовалась, отец говорит, что мы обязательно должны пойти. Родители хотят, чтобы и я пошла. Слава богу, на следующий день у меня экзамен, так что не придется изображать болезнь.
– Это мать послала приглашение, – сказал я. – Лучше не приходи. Мне, по правде, тоже идти не хочется.
Я ждал, что Фюсун в ответ выкрикнет: «Ну и не
