жизнь. Подумай наконец-то о Молли, что будет с ней, когда… точнее, если ты не сможешь перебороть болезнь, чего, конечно же, не случится, и я верю, настанет такой день, когда мы вместе отправимся на охоту, но давай думать о дне сегодняшнем.
– Я подумаю, но буду выгонять всех и дальше, пока не приму решение. Им ведь не интересно донести до людей историю, кому надо, тот её знает, им нужно изувечить её, исказить так, чтобы поддержать своё имя и рейтинги, а ещё лучше поднять их, донести до народа свою пропаганду, а моя история будет шлюхой, подстраивающейся под идеологию каждого, получившего на неё права.
– К чему же такие сравнения друг, ты сейчас болен и часто нервничаешь. Согласен, что оправданы твои переживания по случаю столь позднего прихода Молли, но не руби с плеча. Знаешь, пока ты будешь думать, и чтобы не беспокоить тебя лишними заботами, которые вредят твоему духовному и физическому здоровью, я готов взять на себя функцию твоего секретаря и лично встречаться с каждым, кто приходит со своим предложением, выслушивать его и после, собрав пласт вариантов, предложить тебе один или несколько из них, которые максимально сохранят честность истории и будут добиваться скорее её правильного понимания населением, нежели искажения. Согласен?
– Возможно, так будет лучше. Но я не даю тебе никаких письменных соглашений и права давать людям остаточный ответ без моего ведома, даже намёка на такой ответ, спекулируя нашей дружбой.
– Конечно, мой брат, как ты вообще мог подумать, что я буду спекулировать самым святым? А кроме того, ты затронул такую вещь, как письменные обязательства, их мне естественно не нужно, но прошу подумать о Молли, в случае если ты, упаси от этого господь и надеюсь в ближайшее время такого не случится, но если ты уйдёшь в мир иной, то ей нужна будет крепкая финансовая база, а это будет возможным только если ты оставишь ей права на свою историю и управление ею, заверив всё письменно и нотариально, это обезопасит от лишних проблем в будущем и от появления авантюристов, желающих прикарманить себе твой подвиг. Более того, если история останется ничейной, то все политиканы и журналисты сочтут её общественной и ни Молли, ни твоя матушка, ни даже я не смогут приложить достаточно усилий, чтобы оказать им хоть какое-то сопротивление и спасти твой подвиг. Подумай об этом на досуге, а я пока подготовлю все бумаги, на случай, если ты согласишься, чтобы времени зря не терять.
Генрих дотушил недокуренную сигару и, похлопав друга по плечу, устранился. Он посчитал молчание Рафаэля сродни согласию.
Рафаэль весь дрожал, руки его с трудом поднимались и опускались. Он слышал скрип ступенек, по которым поднимался Генрих, и пение сверчков за окном. Губы его подсохли и стали розовее, утратив яркий оттенок красного. Если Рафаэлю и было что сказать, то он попросту не мог. Он устал. Устал не на шутку, такая усталость редко кем овладевает, когда ты не можешь сказать ни слова, не потому что тебе нечего сказать, а потому что ты просто не можешь и всё. Твои губы просто не в силах двигаться, твоё горло не может
