Романович, Дмитрий Сергеевич, прошу простить, – тут же смутилась Вера, но Аполлинария Павловна уже подхватила ее под руку и повела к беседке, бросив сердитый взгляд на мужа, явно упрекая его в бестактности.
– Что случилось, ma chérie, на тебе лица нет? А на графа внимания не обращай. Шутник он изрядный, – придя в беседку, графиня усадила княжну на скамеечку, а сама села рядом, не отпуская руки девушки.
– Тante Pauline, – Вера с детства звала графиню крестной и тетушкой, хоть восприемницей она была не ее, а сестры, покойной Машеньки, – только вы мне помочь можете. Больше и обратиться не к кому. Маменька меня и слушать не станет, а Ликуша мала еще.
– Je t'écoute, ma fille (слушаю тебя, моя девочка (фр.)) – Аполлинария Павловна перешла на французский, зная, что в семье Беклемишевых по старинке предпочитали этот язык, тогда как в доме Чернышевых более принят был anglais.
Верочка ненадолго задумалась, но сказать ничего не успела, потому что прибежавшая Татьяна сообщила, что гости, званые на обед, приехали, и князь к столу зовут.
Глава 3
Граф Василий Сергеевич Чернышев, о котором так сокрушались отец с маменькой, был об ту майскую пору гораздо ближе, чем они думали – ехал домой с Николаевского вокзала. Правда, по дороге он ненадолго завернул к приятелю – отставному поручику лейб-гвардии Его императорского Величества барону Андрею Велио. Тот недавно женился, совершив ужаснейший мезальянс, вследствие чего вынужден был подать в отставку и покинуть Санкт-Петербург.
Чернышев же, не далее как в прошлый вечер возвратившийся из Ниццы, где он последние полтора года вел довольно веселую жизнь, не обретя барона в столице, не преминул заглянуть к нему на Москве, предварительно выпытав адрес у дворецкого Велио- старшего. Сам Петр Карлович разговаривал с графом холодно, нынешнего адреса сына не сказывал и вообще постарался поскорее закруглить беседу – даже чаю с дороги Чернышеву не предложил.
Дворецкий Пафнутий, провожая графа в передней, долго мялся и вздыхал. Повторяя, что «барин не велели-с», но в конце концов бренный металл сделал свое дело, и Василий Сергеевич направился на Николаевский вокзал. Выехав в девять вечера из столицы, в десятом часу утра поезд подъезжал к Москве. Посчитав время для визита слишком ранним, граф тут же на вокзале приказал подать рюмку водки и расстегаев с рыбой, а затем и чаю. Половой расстарался, надеясь на богатые чаевые, и не оказался в накладе.
Выйдя на площадь, Василий кликнул «лихача» и, усевшись, приказал ехать на Арбат в Трубниковский переулок, где в доме какого-то посланника во Франции (граф не утрудил себя запоминанием сложного имени) и квартировал во флигеле Андрей Петрович с молодой женой.
Отпустив извозчика, наказав тому отвезти багаж на Мясницкую и дав за это полтину сверху, граф долго стучал в дверь приятеля, пока ее, наконец, не отпер сам барон в засаленном халате и с совершенно заспанным лицом.
– Долго почивать изволишь, господин барон, – Чернышев с усмешкой посмотрел на приятеля.
– В-василий
