ты, Базиль, право не стоило, nous avons tout (у нас все есть (фр.)), – Андрей Петрович снова закашлялся и приложил кулак к груди, старясь унять недуг.
– Андрэ, что за церемонии между друзьями? Сегодня я на плаву, завтра – ты. Сочтемся, не впервой. Меня папенька, почитай, полгода уже как содержания лишил, спасибо, мадам Жаннетт не оставила, но сам понимаешь, долго сие продолжаться не могло. Сам бы себя уважать перестал, живи я полностью за счет любовницы. Вот на Москву вернулся, служить пойду, али в подмосковную уеду, заделаюсь барином. – Граф невесело усмехнулся. – Представляешь, Андрюша, я – и барином? – видя, что губы друга растянулись в улыбке, но смеяться тот не решается, боясь нового приступа, Василий продолжил, – видишь, и тебе смешно. А мне горько. Горько, понимаешь ты? Как Романа схоронил, сам не свой. Больше года прошло, а все забыть не могу. Ни забыть, ни примириться. Игрушки мы в руках Божиих, марионетки. Захотел Он, и жизнь дал, захотел – отнял. Страшно-то как, Андрюша. Представь только – весна прошла, лето, а братца нет на земле. Мы все радуемся теплу и солнышку, а он – в земле гниет. Тело его гниет. А душа? Куда душа-то девается? Мысли, чувства, желания? Это все уходит куда? Представить не могу, что когда-то не будет меня, а жизнь своим чередом пойдет. Все жить дальше будут, а я уже ничего не узнаю. Как же так, Андрэ? Почему жизнь столь несправедлива? И почему Роман? Он же лучшим был среди нас. И красивый, и умный, и женщины его любили. Душа общества. И вот раз – и в одночасье не стало. Коня своего спасал! – в сердцах граф стукнул по столешнице так, что по положенному поверх сукна стеклу пошли трещины. – Прости. – Василий потупил голову и как-то весь сник, словно пар из него выпустили. – Прости, пойду я, пожалуй. – Он грузно встал и пресек попытку барона тоже подняться. – Выздоравливай, домой доберусь, доктора тебе пришлю, и не перечь. Я про Крит помню5. Мальчишки были, что нас потянуло туда, но коли б не ты, не было бы меня на этом свете. Да и жизнь, Андрэ, штука сложная, фортуна – дама переменчивая, потому прошу, смирись и не обижайся, все равно не отстану. – Граф поклонился появившейся в дверях темноволосой женщине в утреннем платье и вышел в прихожую, а оттуда на улицу.
– André, qui c'était (Андрэ, кто это был (фр.)), – женщина подошла к барону и положила изящную маленькую ручку на его лоб, – va te coucher, tu as de la fièvre (поди приляг, у тебя жар (фр)).
– C'est mon ami, Mari, mon grand ami (Это мой друг, Мари, мой большой друг (фр.)), – улыбнулся Андрей Петрович, – и, право, не стоит беспокоиться, мне уже лучше. Сейчас Демьян еды принесет, и, думаю, мы сможем нанять тебе горничную.
Мари неверящим взглядом посмотрела на супруга, решив, что у него галлюцинации, вызванные жаром, но вскоре в самом деле вернулся денщик с едой, а через пару часов пришел отправленный Чернышевым доктор.
– Что ж вы, батенька, болезнь так запустили, – посетовал старенький эскулап, выписывая рецепты. – Вот, пусть немедленно купят. Как принимать, я написал. Завтра еще наведаюсь ввечеру. Василий Сергеевич наказали на ноги вас поднять непременно, – доктор собрал свой саквояж и заторопился к выходу.
Когда
Речь идет о Первой греко-турецкой войне 1897, которая началась восстанием христиан против турецкого владычества на острове Крит. Война была короткой, странной, Россия войсками была на стороне Турции – военные корабли нашего флота обстреливали лагерь повстанцев. В итоге войны Крит стал автономной провинцией, где единственным символом, напоминающим о султане, был его флаг. Я предполагаю, что мои герои, на тот момент находившиеся на военной службе, были как-то замешаны в войне и могли даже оказаться в самой гуще событий, например, в тот момент, когда турки не желали вывести войска с Крита в конце августа 1897 года, и были волнения и жертвы
