не слышим.
Как тогда, 97 лет назад, так и сегодня, – мы не слышим каббалиста.
Что же делать?
И снова заходит Михаэль Лайтман в нашу маленькую студию.
И снова усаживается за компьютер и пишет.
И снова открывает ежедневный утренний урок словами о единстве.
И я понимаю – услышат. Обязательно услышат.
Сажусь и пишу эту статью.
Чтобы услышали.
/ первый стыд /
Ну, теперь надо напрячь память.
Мне было четыре года. Может, чуть больше.
И мне, в принципе, нравилось в детском садике.
И там нравилась мне одна девочка.
Таня, по-моему, ее звали Таня.
Такая, с огромными бантами. Я был в нее влюблен.
Однажды даже дал ей полконфеты «Мишка на севере».
А она мне потом два кубика от шоколадки «Аленка».
Все хорошо, если бы не тихий час.
Тихий час разбивал мне жизнь.
В тихий час мне снился все время один и тот же сон, что я плыву по озеру, что я даже вижу дно и рыбок разноцветных…
Плыву-плыву себе…
И просыпаюсь в мокрой постели.
Мокрый, испуганный, не знающий, как это скрыть.
И скрыть-то нельзя. Как?! Бывало, прикроешь одеялом, думаешь, вдруг не заметят… Но куда там! Замечали сразу же!.. И тогда ворчливая нянечка начинала менять постель…
Повторялось это по два-три раза в неделю.
Когда это происходило дома, родители говорили – пройдет… дело возраста.
Правда, несколько раз водили меня к врачу, он долго заглядывал мне в рот, прописал даже какие-то капельки…
Потом меня смотрел веселый друг отца, кажется, он был детским психиатром или психотерапевтом, шутил, играл со мной в «Чапаева» шашками, сказал: «Теперь должно пройти…»
Но не прошло.
И вот случилось в очередной раз.
Нянечка меняла постель, а я стоял в стороне и мечтал провалиться сквозь землю. Потому что ловил на себе взгляды всех.
Ну, абсолютно всех!
Это ужасное ощущение, когда все на тебя смотрят.
Но особенно ужасно, когда смотрит на тебя она – Таня.
Простыни вывешивались тут же, за окном.
И моя, с пятном, прямо напротив, в центре, чтобы все видели!
– Ну кто знает, что это моя?! – пытался себя успокоить. Было еще несколько таких же, как я.
И вдруг:
– Он писается! – указывает на меня Валя.
И сердце летит вниз.
– Я не писаюсь! – кричу.
– Писаешься! Писаешься! Вон, какое пятно!.. Что, скажешь, не твое?
И я смолкаю… Что я могу ответить?
А тем временем все смеются. И даже те, чьи простыни висят рядом с моей.
Ну, как объяснишь им, что я не специально, что все происходит во сне, что меня показывали врачам, и они обещали мне, что
