мальчики, – дрожащими пальцами она потянулась к раскрытой пачке сигарет. Мы с Эдиком переглянулись.
– Анатолий Георгиевич, интересно, придет? – Света закашлялась, поперхнувшись табачным дымом.
– Да кто ж его теперь отпустит, – я, наконец, отвел от сокурсницы глаза.
Нас пригласили в банкетный зал. Мы шумно расселись за столом и с энтузиазмом молодости принялись за трапезу. Света Арнацкая оказалась рядом со мной. Она необыкновенно остроумно шутила и следила за моим прибором, хотя, очевидно, должно было быть наоборот.
В самый разгар веселья к нашему столу подошел изрядно возбужденный швейцар.
– Вас там, – он ткнул рукой в сторону входа, – какой-то мужик дожидается. – Швейцар поправил форменную фуражку и, свирепо сверкнув глазами, добавил, – бомж.
Вслед за служителем мы с Эдиком вышли в вестибюль и увидели Дроздецкого. Он был одет в простенький трикотажный костюм и держал в руках… велосипед. Мы всё поняли: обманув Антонину Степановну, под предлогом вечерней прогулки, Анатолий Григорьевич решил приехать на банкет.
Посетители и служащие ресторана поглядывали на него удивленно – он не смущался, а с лицом просветленно-сосредоточенным ждал кого-либо из своих студентов, вышедших подышать свежим воздухом.
Удостоверившись, что это действительно наш знакомый, швейцар несколько
успокоился, но возмущенная интонация осталась:
– Я говорю, а почему вы в трико? – он нервно хлопнул ладонью о колено. – Посмотрите в зал, там есть хотя бы один человек в трико? А этот ваш, как его, преподаватель отвечает: Может быть, у них нет трико.
Мы собрались идти в зал, но швейцар строго сказал:
– Драндулет, – пальцем он указал на велосипед, – отседа убрать, – и всем своим видом показал, что решения не поменяет.
– Куда же его деть? – озабоченно нахмурил брови Дроздецкий. – Ведь на улице сопрут, – он виновато глядел на нас.
– А давайте его утопим в укромном месте в реке, а после банкета достанем, предложил я.
– Нет, все-таки вы, Василий – еврей, – Анатолий Григорьевич дружески похлопал меня по плечу, – только я никак не пойму, зачем вы это скрываете, – пробормотал он.
Мы подошли к реке и, оглядевшись по сторонам – нет ли свидетелей, – Эдик швырнул велосипед в прибрежные камыши. Подняв с земли кусок газеты, искусствовед прицепил его на ветку ракиты, росшей на берегу.
Когда мы, наконец, вернулись в ресторан, у входа нас поджидала вся группа, обеспокоенная нашим исчезновением. Дроздецкого встретили аплодисментами. В одно мгновение из «бомжа» он превратился в человека особенного, значительного и лицо его снова стало светлым и благородным.
Света подошла ко мне и носовым платочком вытерла лицо, которое я, видимо, испачкал у реки. Она одарила меня взглядом, придающим ее облику теплоту и нежность.
