и отправился к чёртовой своей бабушке, – но корчмарь торчал на месте, и не думая никуда отправляться. Даже наоборот, он ещё ближе к Ване придвинулся и, распростёрши ручищи свои огромные, заорал во всё горло:
– Обойми меня, витязь благородный! Будем на век братами с тобою, ага!
Яваха невольно от него попятился, а тот не отстаёт: прижал ручищи мохнатые к груди и заныл тоненьким голоском:
– Помилосердствуй, доблестный воин – я ж не по своей-то воле!..
Тут уж Яван не выдержал более, отпихнул он от себя ненавистный морок, и тот наконец растаял, только ещё какое-то время противный голос его из пустоты раздавался:
– Ишь, сосунок ещё выискался! Брезгует нами, понимаешь! К нему простые люди со всею душою, а он!.. Фу ты ну ты, какая цаца нарисовалася!
И невидимка громко расхохотался.
Повернулся Яван в замешательстве и хотел уж было куда глаза глядят бежать, а тут видит – старичишка навстречь ему семенит невзрачный. Идёт себе старичок, улыбается ласково, а в руке кружечку несёт с напитком дымящимся.
– Эй, телёночек! – обратился дедок к Явану. – Накось выпей чайку лечебного, сваренного по моему рецепту! Дюже, скажу, он полезный, не пожалеешь! Ей-ей, говорю, не пожалеешь! Хе-хе!
Потрясённый Ванёк вдруг Ловеяра коварного в старичке том узнаёт, но, словно завороженный, медленно кружку у него принимает, ко рту её подносит и… в сомнении останавливается.
– Ну чё стал-то, амбал? – насмешливо старичонка на него закричал. – Пей, соколик, пей – до дна пей, не тяни, – а лучше в себя чаёк потяни. Узнаешь тогда, как мы все тебя любим – ну прям до зарезу обожаем! Ха-ха-ха-ха!
Разгневался не на шутку витязь, да всю ту кружку с пойлом ядовитым в рожу гадкому старичонке и выплеснул, а сам повернулся, голову руками обхватил – и бежать пустился.
Долго бежал Яван, удаляясь от места того неприятного. И чем дольше он бежал, тем меньше у него любви к миру в сердце оставалось, и тем сильнее он к Ра любовью разгорался.
Наконец перестал он бежать, остановился, окрест глянул, а вокруг пустыня лишь голая раскинулась – никого и ничего не было рядом. С укоризною подумал тогда Яван: «Да как же я мог любить этих ничтожных людишек, жалких, подлых и мелких, кои копошатся на земле, словно куча червей, всё загаживая и всё вокруг пожирая! С какой ненавистью мы себе подобных уничтожаем, с какой страстью мучаем их и терзаем! Мерзкие, глупые, жадные, себялюбивые твари!..»
Слёзы горькие у Вани потоком из глаз побежали, смывая с лица жёлтую пустынную пыль. И сердце в груди у него забилось сильно-сильно. Зато теперь он наконец прозрел – прозрел к единому богу! С трепетом душевным он вдруг понял: есть лишь одна истая, праведная и нерушимая любовь – любовь к богу милосердному, всемерно пекущемуся обо всех своих творениях.
Посмотрел Яван вверх и вперёд пылающим
