style="font-size:15px;"> Занавесь в глубине лавочки дрогнула от сквозняка. По ту сторону раздался скрип колес. Веня проснулся.
– Венечка, рано еще, – сказала я ему.
Поставила пионера на привычное место между космонавтом и свинаркой, тихонько прикрыла стеллаж и спросила:
– Зачем ты встал?
– Не спится мне, Розочка, – ответил муж. – Это все из-за погоды. Новолуние. Пройдет.
«Конечно, пройдет, – повторила я про себя, – Все проходит. За новолунием придет полнолуние, и тогда уже не смогу спать я»
– Ты права, – вздохнул муж, – все проходит.
Веня давно научился читать мои мысли.
– Тогда кушай, блинчики на столе, я уже позавтракала, – сказала я ему. – Скоро приду.
Коляска скрипнула, отъехала вглубь гостиной.
Подойдя к окну, выходящему витриной в переулок, я оглядела выложенные на подоконнике диковинки, привезенные нами со всех концов света. Каждая безделица хранила тепло рук, берегла воспоминания. Но я расстаюсь с вещами легко, в могилу все равно не возьмёшь, только продаю не каждому, если человек не нравится, могу за пустячную заварную ложечку или старую марионетку поднять цену до небес.
Как раз накануне я отказала одному молодому человеку, не понравился он мне. Хотел купить моего Кота. Сначала одну сумму предложил, потом выше и выше. Двуличный паренек и глаза алчные. Ну да ладно, не о нем разговор.
Я окунулась в прошлое.
Подсвечники из родительского дома на Адмиралтейской, чем-то дороги они были маме. Она схватила их впопыхах в последний момент вместе с письменным набором отца, завернула в скатерть и сунула в дорожный баул. Наша семья, предчувствуя перемены, покинула Петербург еще до первой волны, в 1915 году. Сначала мы переехали в Финляндию, потом к родным в Париж. Бронзовые подсвечники, чернильница и пресс-папье с фигуркой спящего медведя пролежали забытыми в новом доме долгое время – значит, не так были и важны! Спустя более полувека они вернулись в Москву уже вместе с нами. В Петербурге я больше не была, оставила его в памяти нетронутым. Городом беззаботного детства, царскосельских елок, рождественских базаров, первых балов и первых влюбленностей. Веня летал туда на конференцию, говорит, многое изменилось, обветшало или отреставрировано до неузнаваемости. Зачем тогда ехать и расстраиваться?
Пасхальный заяц. Его принес коко, мой крестный, дед Савва, царство ему небесное, на первое причастие. Когда это было? Страшно вспомнить. Еще дома, на набережной.
Серебряные ложечки «на зубок», даренные новорожденным в семье. С головками ангелов, витыми монограммами и гравировками «Шурочке», «Катюше», «Николя». На витрине ложечки лежали в ряд, а могилки родных раскиданы по всей земле.
Табакерки, портсигары, бонбоньерки, шкатулки – эти безделицы помогали нам выжить в смутное время, их закладывали, потом выкупали.
Подушечки
