но и из Австро-Венгрии. По словам эмигрантского историка Т. Гунчака, «открытие памятника Котляревскому стало большим политическим событием, поскольку украинская интеллигенция своей массовостью и согласием публично засвидетельствовала в присутствии представителей враждебной (то есть российской. – А. М.) власти свою преданность украинскому делу»[115]. Преданность собравшихся украинскому делу не вызывает сомнений, а вот о «массовости» имеются и другие сведения, причем исходят они от современника и участника тех событий. Е. Чикаленко вспоминал, что большинство активистов движения занимало два вагона поезда, шедшего из Киева в Полтаву, и, если бы он сошел с рельсов, украинскому движению был бы нанесен тяжелый удар, на годы, если не на десятилетия задержавший бы развитие украинского дела[116].
Но сама по себе интеллигенция не способна воплотить свои идеи в жизнь. Для реализации этих идей необходимо, чтобы они овладели массами. На долгие годы второй половины XIX и первых десятилетий XX в. основным объектом внимания российской интеллигенции стало крестьянство. Украинская интеллигенция тоже не могла оставаться в стороне от увлечения народолюбием. Но в отличие от своих русских коллег основополагающим моментом в ее мироощущении и деятельности был национальный фактор. Представители украинской интеллигенции стремились видеть в крестьянстве не класс, не элемент социальной структуры общества, а его этнографические особенности – народную речь, черты бытовой культуры, то есть то, что отличало малорусского крестьянина от крестьянина великорусского, то, что при определенном воздействии могло послужить основой для совершенно новой национальной культуры, но уже не избранно-элитарной культуры небольшой группы украинофилов, а культуры массовой, культуры многомиллионного народа.
При этом интеллигенция стремилась представить украинское движение как глубоко демократическое, идущее из народных низов. Себе она отводила роль выразительницы крестьянских настроений, скромно отдавая пальму первенства в деле осознания своей национальной особенности самому крестьянству. Она утверждала, что крестьянство уже в немалой степени считает себя «украинцами», чувствует на себе тяжелую руку российского обрусительства и стремится к достижению своих национальных прав, в первую очередь в языковой сфере и сфере образования. Этнографические черты бытовой крестьянской культуры преподносились как черты культуры более высокой, национальной. Малорусское крестьянство изображалось как общность – украинский народ, обладающий национальным сознанием, отводящий национальному вопросу значительное место в своем мировоззрении и потому поддерживающий национальное движение. Но насколько такая точка зрения соответствовала действительности? Было ли оно и вправду народным или же верхушечно-интеллигентским?
Так как основную массу населения составляло крестьянство, интересно посмотреть, насколько оно было восприимчиво к национальным
