в полной мере. Но эта самая объективная реальность в значительной степени отражала расстановку сил на тот момент. В какой-то степени близкие к этому сюжеты рассматривает в своей работе А. И. Миллер, хотя он все внимание сосредоточивает только на изучении причин, не позволивших реализоваться проекту Большой русской нации. Что же помешало ему реализоваться? Интересно, что в качестве причин автор называет не столько силу украинского движения и его внутренние резервы, хотя и справедливо подчеркивает, что недооценивать их не стоит, сколько иные факторы[134]. Среди причин, объясняющих успех украинского проекта, историк видит не только часто упоминаемые при этом русско-польское культурное и политическое противостояние, некоторые особенности психологии малороссов и прежде всего крестьянства, наличие неподконтрольной Санкт-Петербургу Галиции, ставшей «питательным бульоном» для созревания украинской идентичности, или же ту весомую поддержку, которую оказывали «украинцам» австрийские и немецкие власти.
Главную причину неудачи русского проекта[135] он усматривает в неспособности тогдашней России довести до конца ассимиляторские проекты в том виде, в котором они существовали (и это было показано исследователем) в российском общественном мнении и правительственных кругах. Эта неспособность имела как объективные, так и субъективные причины. В качестве первых можно назвать отставание[136] социально-экономического развития России от передовых стран Западной Европы, которые тоже сталкивались с аналогичными задачами национальной консолидации своих обществ, но при этом находились в более выгодном положении и обладали более мощным ассимиляторским потенциалом. То есть значительно лучше использовали армию, систему образования, коммуникационную инфраструктуру, органы местной власти для решения национальных задач и реализации собственных национальных проектов формирования наций[137]. В условиях «националистического вызова» экономическая, политическая и социальная модернизация Российского государства и общества не успевала «набрать обороты» и предложить свой вариант развития (в том числе национального) населению страны. Она не успела «переплавить» близкородственные народности в «плавильном котле» единого государственного, хозяйственного и образовательного пространства, уступая инициативу местным, «окраинным» национализмам, появившимся в России раньше, чем в ней произошла индустриальная революция.
К объективным причинам примешивался субъективный фактор. Отчасти он был порожден ими, а отчасти имел более глубокие корни, уходящие в традиционные российские формы государственного и общественного устройства. Речь идет о неполном использовании даже тех возможностей, которыми располагали правящие верхи страны. С одной стороны, это произошло из-за инертности бюрократической машины того времени (по выражению А. И. Миллера, ее «низкой эффективности… как агента ассимиляции»[138]). С другой
Впрочем, говорить о полной неудаче тоже нельзя. Во-первых, общерусский проект одолел своего вековечного конкурента – польский проект. Уже к концу первой половины XIX в. стало очевидно, что малороссов не удастся ассимилировать в часть Большой польской нации. Иное дело русины Галиции. Среди них польская ассимиляционная политика действовала весьма успешно, и их окончательная интеграция (в большей или меньшей степени, что уже не очень существенно) в польский государственный и национальный организм, скорее всего, была бы завершена, если бы не «Освободительный поход» Красной армии в 1939 г. и присоединение Галиции к УССР. Кроме того, несомненное восприятие своей русскости и вхождение в общерусскую национальную общность известными социальными и территориальными группами малорусского населения также свидетельствует в пользу того, что проект Большой русской нации оказал заметное влияние на пути национальной трансформации малорусского общества.
Термин «отставание» надо пояснить. Речь идет не о сравнении России и Европы по шкале
Там же. С. 231–233.
Там же. С. 235.
