антинации.
Если провести некоторые аналогии, то по своей «отрицательной» направленности (здесь речь идет о механизме функционирования, а не об эмоциональных оценках) украинское движение можно сравнить с македонским национальным движением[152]. Действительно, во всех прочих случаях со славянскими национальными движениями имели место вполне выраженные потенциальные особенности, которые при соответствующей работе были способны превратиться в объективные характеристики национальной общности. Это либо отчетливый этнический фундамент (у чехов), либо конфессиональные (между сербами и хорватами) и языковые (у болгар) различия, либо различная государственная традиция (чехи и словаки) или их сочетания. Македонское же движение зародилось и действовало на отрицании болгарской и сербской (и греческой) национальных идентичностей. Правда, в данном случае противопоставление было двусторонним, что позволило адептам движения выработать некий промежуточный национальный тип. Такой вариант, кстати, был возможен для русинов Галиции, имевших серьезные предпосылки для выработки собственной, галицийской, национальной идентичности на противопоставлении польской и общерусско-малорусской. Но этого не произошло, и там утвердились принцип соборности Украины (две территории – одна нация) и идентичность украинская. Хотя этнические, культурные, ментальные различия между бывшей русской и австрийской частями Украины сохраняются до сих пор, так как были закреплены в решающий период украинского нациотворения – в 1920–1930-х гг. В немалой степени именно они задерживают и усложняют создание в современной Украине монолитного в национальном отношении общества.
Таким образом, ключевая причина относительной слабости и немногочисленности украинского национального движения и его недостаточного укоренения в массах крылась в его характере как движения не «созданного» на базе этноса с довольно отчетливыми субъективными признаками («этническим фундаментом», языком, религией, исторической памятью), а скорее «выделяющегося» из более крупного организма, сложившегося или находящегося на стадии формирования и своей основой имеющего этнос с гораздо менее ярко выраженными признаками. Возникшая как результат этого отрицательная доминанта движения, к тому же односторонняя, только затрудняла национальное строительство.
Все это, конечно, так. Но при этом не следует забывать, что слабость движения, в частности его влияние среди населения, была именно относительной. Хотя и медленно, но утверждалась в массах и украинская самоидентификация. Национальные идеи были просто чем-то отвлеченным от реальных проблем «земной» жизни. К тому же даже принятие украинской идентичности еще не означало полного противопоставления как России, так и русскости, хотя уже и не в таком виде, в каком она могла бы быть при торжестве проекта Большой русской нации. Иными словами, от принятия украинской идентичности широкими массами (именно ими)
Хотя сравнение может быть и обратным – в зависимости от исходных позиций наблюдателя.
