прислушаться еще лучше, то можно услышать, как пчелы садятся на цветы. А это скребется мышь среди кореньев. Ну и, конечно же, наши Развалины, там постоянный шум, особенно звон наковальни из кузни, он слишком сильно бьет по ушам, его ни с чем не спутать.
– И как ты все это различаешь? – Ильгиз был неожиданно удивлен.
– Ты видишь глазами, а я охотник, и я доверяю только ушам. Ты не сможешь увидеть оленя за поворотом или за высоким кустарником, но ты всегда сможешь его услышать. Звуки заполняют все вокруг, и ты сможешь многое увидеть, когда научишься слушать. Ладно, идем.
Эль и Ильгиз вышли к окраине Развалин, туда, где были разбросаны валуны от старой стены, здесь Ильгиз уже смог отчетливо различить звон наковальни. Вдали, над чащей леса, пестрел закат, в Развалинах загорались первые факелы. Все кругом суетились, местных было не так много, но были они достаточно оживленными. Кто-то возвращался с рыбалки, волоча за спиной сеть, измазанную речной тиной, и корзину с рыбой, кто-то нес с охоты мелкую дичь. На краю Развалин извергала дым и пламя старая печь, возле которой звенела под ударами тяжелого молота уставшая наковальня. Женщины возвращались со стороны реки, неся за спиной корзины, заполненные мокрым бельем. Детвора сражалась на палках, представляя в своих руках могучие мечи, под ударом которых сгинет любой враг, осмелившийся прийти в это неприметное убежище.
– Иль! Сыночек! – подбежала мама Ильгиза. – Я уж думала, ты не вернешься к ужину.
Это была крупная, рослая женщина в белом льняном платье широкого кроя, на голове была повязана косынка, спрятавшая под собой волосы, но широкая, слегка растрепанная коса все же как будто пыталась выбраться наружу. Практически идеальный овал лица и румяные щеки выдавали всю доброту и заботу, в которой вырос Ильгиз.
– Я пойду к отцу, – тихо обронила Эль и неловко улыбнулась на прощание.
– Мама, – протяжно и недовольно сказал Ильгиз, – я же просил не называть меня Иль. Я же не девчонка.
– Просто мама тебя любит, вот и все. Ладно, идем, ужин готов, да и отец уже вернулся с рыбалки.
– А у меня вот, заяц, – Ильгиз протянул тушу.
– Значит, завтра у нас будет мясо.
Эль взбежала по каменному полуразваленному крыльцу, прошла по каменному коридору и вошла в широкую комнату, где у старой кровати сидела ее мать. Стройная, ухоженная, в длинном черном платье. Ее белые волосы ложились на плечи гладкими прядями и доставали до поясницы. Взгляд был строгий, а на лице практически не осталось каких-либо эмоций. Раньше Анна была совсем другой, но болезнь мужа ранила и ее.
– Где ты ходишь? Ты нужна здесь, твоему отцу все хуже и хуже. Ты опять таскаешься с этим мальчишкой?
– Я была на охоте. – Эль сильно расстроилась, в очередной раз услышав упреки в свою сторону.
– Для этого есть мужчины, а ты должна ухаживать за своим отцом. Оставь свой лук, оставь эти забавы.
– Анна, – в постели зашевелился отец, – ей нравится ее лук, ей нравится охота, не отбирай у нее эти маленькие моменты. В конце концов,
