добрая.
Один только нормальный был, Игорь Ревазович, заказчик из ЛУКОЙЛа. Тоже грузин. Ну как тоже. Машка на одну половину, а тот на другую. Холёный такой, упакованный. Марье платья покупал, ювелирку всякую. Она её потом в ломбард сдавала, но это уже совсем потом. Замуж за него так и не собралась, хотя мы советовали. То есть не то чтобы советовали. Говорили, что это правильно, но внутренне содрогались. Марье только сорок два исполнилось, а перцу этому под семьдесят, ну или сильно за шестьдесят. Одна херня, не пошла она никуда.
Нашёлся немец из репатриантов. Его контора тоже с Марьиной матерью дела вела. Но с Мзевинар Георгиевной, понятное дело, не забалуешь. А тут сразу неформальные отношения. Марья и в Германию собралась, потому что влюбилась, а не потому, что ей та стажировка была важна. В гробу она видала все стажировки. Она даже кандидатскую из-под палки защитила, мать настояла. В пионерском лагере такое называли «втюрилась». Или «втюрилась» – это когда записки через вожатых, взгляды на линейке и свидание за клубом? А тут они трахались даже у меня на коммунальной кухне на подоконнике с облупленной коричневой краской, пока соседи были на работе. Типа в гости зашли, и вдруг приспичило. Соседка как-то выползла из своего коридора с похмела кофе сварить, увидела всё это дело, заржала и припёрлась ко мне в комнату с сигаретой. Видимо, надеялась, что я, как модератор разврата, тоже её удовлетворю. Не, ну её нафиг. Я уже вляпывался однажды, потом хоть жильё разменивай: сразу претензии на всё.
И ведь поехала Марья, стажировалась в этом самом Wintershall Holding, откуда, собственно, сей немец и нарисовался. Жили под Берлином, пока не залетела. Марья спецом старалась забеременеть. А он, как оказалось, вовсе не хотел никаких киндеров, он, мне думается, вообще на патент метода белковой индикации нацелился. Записал её на аборт по расширенной страховке в берлинскую клинику, а там и заметили, не всё в порядке. Оперировали уже у нас, в Песочном, Бомбей через друзей устроил. Немец вроде как вначале деньгами предложил помочь, потом срыл. Ну, я его понимаю. На хера ему больная и бесплодная русская баба с грузино-татарскими корнями и склонностью к алкоголизму? Хотя это тогда он киндеров не хотел, а через пятнадцать лет я нашёл его в Фейсбуке. На фотках двое чернявых детей, тёлка какая-то тощая. Послал запрос во френды, думал, поможет разобраться с консультацией для Марьи в Charite. Но он сделал вид, что это не он. Обычно немцы так не делают. Впрочем, я сразу предположил, что он не из поволжских немцев, как уверял, а простой кишинёвский еврей.
Когда Марья в том же, третьем, году заявила, что выходит замуж за Олега, мы заржали. Не поверили. Ну, совсем они друг другу не подходили. Олег дочерью занимался, уроки с ней делал, на кружки возил. Ну и фирма у него эта разрослась, окна уже и по области ставили, ремонты всякие, монтаж-демонтаж. Там с середины девяностых половина наших впахивала. Частное предприятие для своих. А Марья – птица певчая, дурная.
Помню, когда ещё «Игры доброй воли» были, сняли мы вместе с Олегом
