Матвей, мне стало с тобой скучно, за ночь полную безобразий я вынужден буду расплатиться насморком и ревматизмом, а ты значит, в Астрахани хочешь на волжском берегу воблу жрать? Это по-нашему не очень справедливое комильфо, так не пойдёт.
Далее бес, в соответствии с собственными представлениями о прекрасном, без всяких заморочек с пространствами, вдруг оказался обутым в высокие охотничьи сапоги, только маленького размера, как раз на бесёнка. Один за другим стащил их с худеньких ножек и вытряхнул будто бы набравшую туда воду обратно в канал.
– Нам чужого не надо, всё своё ношу с собой…
И раз! В руках Филолога уже дымится чашка с ароматным утренним кофе с сахаром и сливками. Вытянув губы трубочкой, бес чмокнул пенку, смакуя, закатил глаза и укачиваемый волной задумчиво произнёс:
– Жаль корицы мало положили и ещё бы чуть гвоздички для аромата… да… Так вот, Матвей, не всем же водку жрать и к чужим бабам шастать, есть и другие дела, пора тебе родине послужить…
– Зачем это, – забулькал, тонущий логист.
– Нада, – парировал Филолог.
– А где?
Филолог помедлил с ответом, взвешивая на мысленных эстетических весах два варианта. Первый рифмованный и нецензурный (здесь не указываю, так как это не одобряется правилами форума), второй огорчительный в своей безнадёжности:
– На лесоповале…
Филолог печально вздохнул, и тут подоспели боевые пловцы, вынужденные оставить уютный мир тёплой казармы, и поплюхаться в холодную воду прямо из вертолёта на головы Матвея и его странного спутника. Однако в их предусмотрительно взятую с собой сеть попал только сильно пьяный мужчина, почти утопленник, детский надувной матрас, стул деревянный дачный, выпускаемый артелью «Столяр и плотник» и кофейная чашка дорогого майсенского фарфора из сервиза, принадлежавшего семье последнего российского императора, злодейски замученного филологами в Екатеринбурге.
Суд Матвею запомнился плохо. Зал был переполнен. Мелькали перекошенные от ярости физиономии, блестели звёзды на погонах, матово сияли, начищенные до блеска сапоги, со всех сторон сыпались угрозы и проклятия. Какой-то пожарник свистел и орал: «Смерть террористам!» Ибрагим растягивал пальцами щеки, демонстрируя отсутствие обеих клыков. Клавдия пыталась задрать блузку, чтобы показать укушенный распухший сосок. Судья призывал всех к порядку и лупил по столу молотком. А преступник вглядывался в чужие лица, надеясь отыскать одно, родное и близкое. Но Верочки не было. И тогда Матвей погрузился в состояние мокрой туманной прострации.
В пересыльной тюрьме зэки поначалу встретили его уважительно, впечатлённые списком грандиозных преступлений, но очень скоро поняли, что отмороженный ухарь не тот, за кого себя выдаёт. Авторитет Матвея рухнул, и место для отдыха ему отвели возле параши.
Ночью,
