взял фото, обвел пальцем фигуру.
– Действительно, здесь… Но даже не знаю.
– Говорят, материя, в которую завернули тело, находится у вас.
– Сохранил вместе с носильными вещами. Родители взять не захотели. А чемодан забрали.
– Хорошо, я поговорю с ними, попрошу отдать.
– Попробуйте. Они настроены, как выражается товарищ Турщ, резко отрицательно.
– Она обращалась к вам за врачебной помощью? Может, жаловалась на боли в груди?
– В смысле на сердце? Нет. Приходила, помню, раз, еще той весной, ее молотилкой задело. Говорят, она бывала в городской больнице, ездила туда.
– Зачем?
Он поднялся, собрал пустые стаканы, залез чуть не по пояс в буфет:
– Да, собственно, откуда мне знать? – Грохнуло, покатилось в глубине буфета. – Выглядела здоровой… Я с ней говорил пару раз, не больше. Давал брошюры по общей гигиене.
– А кто может знать? Подруги у нее были?
Вернувшись к столу, фельдшер подвинул ко мне фотографии, поставил книгу на место.
– Кажется, нет, в друзьях все больше мужчины. Новые нравы. К тому же она была заметной… в том самом, женском смысле.
– Кстати, я видел на берегу мужчину, когда мы осматривали место. Высокий, темные волосы.
– Я и не заметил, может, местный рыбак… Да, как время-то бежит! Вы спрашивали ткань? Пойдемте.
В кухне жена фельдшера Анна склонилась над подоконником, будто что-то выронила и теперь искала. Вздрогнула:
– Вы меня напугали, – и закрыла белой тканью кастрюлю. Густо и сладко пахло какой-то травой.
– Анечка, зачем ты встала?
Рогинский бросил мне рассеянно:
– Минуту…
Поискал, погремев, принес ведро, откуда достал ком свернутой ткани.
Я попросил газету. Анна подала. Расправил над ней материю – посыпались земля, листья, сухая трава. Покрутил. «Саван» оказался транспарантом с выписанным белой краской призывом: «Религиозное воспитание есть преступление против детей» – и действительно нарисованной звездой.
Свернул ткань, собрав все, что высыпалось из складок. В куче этого мусора обнаружилась медная монетка. Ребристая, с неровными краями. Подошел к окну, поднес к свету. Анна, переставив кастрюлю, тоже наклонилась. Оказалось, не монета. Медный, чуть больше ногтя диск, похожий на амулет. На одной стороне выцарапаны или выбиты буквы. На другой – я повернул… Анна протянула руку.
– Видели раньше?
На обороте – лицо в анфас, по ободу линии, как волосы горгоны Медузы. Немного поколебавшись, Анна покачала головой, отвернулась.
Фельдшер обнял ее за плечи:
– Вы заходите к нам позже вечером? Уже, так сказать, не по делу, а просто на огонек.
– Благодарю, но не знаю, надолго ли я здесь.
– Так ведь вода. Так ведь разлив, ветер. Вам и не уехать. Мы ужинаем поздно. У
