возвращалась поздно?
– Значица так, раз всполошились. Но я, товарищ, считаю, немцы это. В кузове ж мужик с девкой были, из этих! Ихали с города.
– Предубеждение, – буркнул Турщ. – Случись что, местные винят сектантов или немецких колонистов. Хотя в обычное время рядом живут вполне мирно.
– Вон, уж видно – церква, – милиционер проглотил протест, направил усилие к берегу.
– Заупокойная кончилась, не успели мы, – сказал фельдшер.
Церковь – кирпичная, пустая, темные купола. Кладбище в стороне. Гранитные памятники со скорбящими ангелами. Заросшее мхом, выбитое в камне посвящение попечителю храма, имя не разобрать. Деревянные кресты частоколом.
– Заложные покойники, – бросил милиционер на ходу, – старое чумное кладбище. А нам… вона, смотрите!
Толпа у ямы невелика – черные платки, сдернутые фуражки. Большинство женщины. Одна в центре – напряженное лицо, низко сдвинут платок, товарки обняли за плечи. Видимо, мать. Я отвел глаза. Земля мокрая – кто впереди, еле удерживается на краю. Яма пустая. Домовина стоит рядом – простая, из светлых мокнущих досок. Мы подходим. Причитания и ропот перерастают в крики.
Турщ хватается за квадратную кобуру маузера. Молодой милиционер сжимает «линейку»[8]. В стороне от толпы и ямы я как могу убеждаю священника – одна надежда на его разумность.
Тот твердит: «Одобрить не могу – вы что же…» Приходится давить. Подошедший к нам Турщ трубит угрозы. Священник чуть не плачет, но уступает и, чудо, убалтывает толпу. Переговариваемся: лодка не потянет, просядет, надо вынуть тело из домовины.
Поп умоляет поторопиться – долго народ уговорами не удержать. Везение, что отец и братья не вмешиваются.
– И все же дочь… Хоть и безбожница, а может, опомнятся, – причитает священник.
Вносим домовину в церковь. Потом через подворье обошли – и к лодке: та пляшет на волнах, рвется. Удерживаем, стоя в воде по пояс.
– Думал, разорвут, стрелять придется. – Турщ оглядывается на церковь. – Отправляться нужно, да побыстрее.
Больницу, одноэтажное здание с мезонином, широким крыльцом и вроде пристройкой-флигелем, я толком не рассмотрел. Мы быстро прошли в темную прихожую. Мелькнуло женское лицо.
– Я поставил стол у окна, чтобы было больше света, – фельдшер кивнул на оконный проем в частом переплете и вдруг продекламировал: – «Ее одежды, раскинувшись, несли ее, как нимфу; она меж тем обрывки песен пела…»[9]
Я уставился на него:
– Пела? Это вы в общем смысле?
Он не смутился:
– В общем, конечно, именно в нем! Пришло на ум поэтическое совпадение из строк Шекспира. Трагический случай с Офелией.
– Турщ сказал, вы не нашли признаков утопления.
Чуть нагнувшись, он начал снимать платок и венчик с головы покойницы.
– Вы городской специалист, вам и выносить вердикт.
«Линейка», «трехлинейка» – русская трехлинейная (7,62-мм) винтовка Мосина.
У. Шекспир. Гамлет (
