забыть, что это все не по-настоящему… Что ты не чувствовала того же… В любом случае, прости. Прости, что я тебя унизил. Очень надеюсь, что я не… Прости, что позволил этому зайти так далеко.
Несколько минут мы молчим. А потом Лила резко выкручивает руль влево, и машина, с визгом чиркнув шинами по асфальту, сворачивает в переулок. Мы возвращаемся в центр.
– Все, я все сказал. Теперь молчу.
Она ударяет по кнопке, снова включается радио, в салоне гремит музыка. Лила на меня не смотрит, но глаза у нее подозрительно блестят, словно от слез.
Через пару минут мы резко тормозим у автобусной остановки.
– Лила…
– Выметайся, – она отвернулась, голос дрожит.
– Да ладно. Я же не успею на автобусе. Пропущу отбой и вылечу из школы. У меня уже два взыскания.
– Это не моя проблема.
Она нашаривает в сумке большие черные очки и надевает их. Теперь пол-лица закрыто. Глаз не видно – только опущенные уголки губ. И все равно я понимаю, что она плачет.
– Пожалуйста, Лил, – я так ее не называл с самого детства. – Всю дорогу буду нем, как рыба. Клянусь. И прошу прощения.
– Господи, как же я тебя ненавижу. Ненавижу. Почему парням вечно кажется, что лучше соврать, наплести девчонке, что ее любил, а бросил исключительно ради ее же блага? Еще и в мозгах у нее покопаться ради ее же собственного блага. Тебе, Кассель, полегчало? Да? С моей-то точки зрения, это все полный треш.
Я открываю было рот, чтобы оправдаться, но вспоминаю, что обещал молчать. Поэтому просто качаю головой.
Лила резко отъезжает от тротуара и ударяет по газам, так что меня вжимает в сидение. Смотрю только на дорогу. До самого Веллингфорда мы оба молчим.
В общежитии я, уставший донельзя, заваливаюсь спать, а просыпаюсь еще более выжатым.
Натягиваю школьную форму, а сам все думаю об огромной холодной квартире Захарова, где теперь заперта мать. Интересно, каково Лиле просыпаться там каждую субботу и идти в необъятную кухню варить кофе?
И сколько, интересно, она сможет терпеть маму? Когда не выдержит и расскажет Захарову о том, что та с ней сотворила? Наверно, каждый раз при виде моей матери Лила вспоминает, как ее вынудили меня любить. И каждый раз ненавидит меня чуточку больше.
Вспоминаю, как она отвернулась от меня в машине, как в ее глазах блестели слезы.
Не знаю, с чего начать, как вымолить прощение. Понятия не имею, как помочь маме. Если не найду бриллиант, единственный способ умилостивить Захарова – вступить в клан, больше в голову ничего не приходит. Значит, придется предать федералов. И прощай все попытки стать хорошим. Если пойду в подчинение к Захарову… Любой дурак знает, что выплатить долг мафии невозможно. Мне просто будут до бесконечности увеличивать процент.
– Пошли, – Сэм чешет макушку, ероша волосы. – Опять завтрак пропустим.
Я с ворчанием
