Омлетик пройдет легко.
– Не могу. У-у-у, подонок этакий-разэтакий!.. – Он тихо, почти монотонно покрыл Зима на все корки. – Я говорю: мне вместо завтрака лучше отлежаться. А Бронски: нет, только с разрешения командира. Ну, я к ротному: болею, мол. А он потрогал лоб, сосчитал пульс и сказал, что отправка больных в санчасть – в девять утра. И запретил идти в палатку. Ну разве не сволочь, а? Вот подстерегу его темной ночью…
Я все же подсунул Дженкинсу омлет и налил кофе. Еще немного покипятившись, он начал есть.
Сержант Зим позавтракал одним из первых и двинулся к выходу. Возле нашего столика он задержался:
– Дженкинс.
– А? Да, сэр.
– В девять ноль-ноль обратишься к взводному за разрешением сходить к врачу.
У Дженкинса задергались челюстные мышцы, и он медленно проговорил:
– Не надо мне таблеток, сэр, я и так поправлюсь.
– В девять. Это приказ. – И сержант вышел.
Дженкинс возобновил нытье и ругань. Но в конце концов успокоился, доел омлет и произнес уже громче:
– И что за женщина такое на свет произвела? Вот бы на нее посмотреть хоть одним глазком. Да и была ли у него мать?
Вопрос был риторический, но он не остался без ответа. Через несколько мест от нас, во главе нашего стола, поднялся капрал-инструктор. Уже давно позавтракав, он курил и одновременно ковырял во рту зубочисткой. Да еще и подслушивал, оказывается.
– Дженкинс?
– Да, сэр?
– Ты много знаешь о сержантах?
– Нет, сэр… но я учусь.
– У сержантов не бывает матерей. – Капрал пустил дым в нашу сторону. – Спроси любого рядового, прошедшего учебку, и он тебе скажет: сержанты размножаются делением… как бактерии.
И сказал Господь Гедеону: народа с тобою слишком много… Итак, провозгласи вслух народа и скажи: «кто боязлив и робок, тот пусть возвратится и пойдет назад с горы Галаада». И возвратилось народа двадцать две тысячи, а десять тысяч осталось.
И сказал Господь Гедеону: все еще много народа; веди их к воде, там Я выберу их тебе. О ком Я скажу: «пусть идет с тобою», тот и пусть идет с тобою; а о ком скажу тебе: «не должен идти с тобою», тот пусть и не идет.
Он привел народ к воде. И сказал Господь Гедеону: кто будет лакать воду языком своим, как лакает пес, того ставь особо, также и тех всех, которые будут наклоняться на колени свои и пить.
И было число лакавших ртом своим с руки триста человек; весь же остальный народ наклонялся на колени свои пить воду.
И сказал Господь Гедеону: тремя стами лакавших Я спасу вас… а весь народ пусть идет, каждый в свое место.
Через две недели у нас отобрали койки. Сомнительное это счастье дополнялось тем, что мы их сложили, перенесли на четыре мили и оставили на складе. Но вроде никто не жаловался; на земле спалось потеплее и уж всяко помягче; да и проще было вскакивать
