нужным думать что-то по поводу такого ничтожного существа, как Бо.
– Мне заказать надо одну вещь, – сказал зам, – а на сайте всё на этом хреновом басурманском, пошли переведёшь.
Вещь оказалась какой-то антикварной статуэткой, стоившей примерно столько, сколько Бо хватило бы, чтобы раз и навсегда выкупить уродливую съёмную однушку в полнейшую частную собственность, и, вводя номер платиновой карты зама, Бо отчётливо ощущал, что знание «хренова басурманского»т – не привилегия, а какой-то постыдный навык, рождённый единственно отчаянной нуждой, наподобие умения сшивать верх одних целых колготок с низом других целых, как делала мама в то далёкое раньше, которое было лучше.
Сдавливало до глубокой ночи, и очень сильно хотелось курить.
***
Медвежонку стало скучно, и он нажал на кнопку у себя в животике; зазвучала песня:
Руку мне дай,
Со мною поиграй немного,
Словом согрей,
Лучших друзей
Ждёт одна дорога.
Это был, вне всякого сомнения, самый прекрасный, самый воодушевляющий гимн на свете, напоминавший медвежонку о его священном долге, заставлявший выпрямлять спину, расправлять коричневый мех и красный бант, высоко вскидывать криво пришитую голову.
Но он забыл, что рядом больше нет его верных соратников-медвежат, всех, как один, с красными бантами, всех, как одни, мечтавших под звуки гимна, как они будут служить своему Человеку. Он забыл, что рядом только свинья.
– Ну и что это за дичь? – вяло поинтересовалась она, почесав ухо копытом.
– Это наш гимн, – охотно сообщил медвежонок, забыв обо всех гадостях, какие ему вчера наговорила свинья.
– Какая прелесть, – буркнула она, и медвежонок, хотя не имел понятия о сарказме, всё же уловил несоответствие этих слов и тона, которым они были произнесены.
– Я тебе другой расскажу, – внезапно заявила свинья, и глазки медвежонка заблестели. Ему понравилась мысль о том, что сейчас он узнает другой гимн, неизвестный, может быть, никому из соратников-медвежат.
Свинья подбоченилась, поправила бюст и нараспев принялась декламировать:
– Уронили мишку на пол,
Оторвали мишке лапу.
Медвежонок ойкнул и рефлекторно схватился левой лапой за правую, а потом наоборот.
– Кто оторвал? – пискнул он.
– Ну как кто, – пояснила свинья, – люди и оторвали. Оторвали и знаешь что сказали?
– Мы пришьём, мы не нарочно? – предположил медвежонок.
– Всё равно его не брошу, – в рифму ответила свинья. – Потому что он хороший, этот кретинский мишка, и потому что у него ещё три неоторванные лапы.
– Это очень гадкие стихи, – сказал медвежонок, – нас такому не учили.
– Ну разумеется, – свинья фыркнула, – ещё бы вас учили чему-то, кроме вашего идиотского гимна. Вам же нужно отрывать лапы так, чтобы вы об этом не догадывались,
