исключено. Но её отпечатков на стекле тоже нет, – поправил четвёртый.
– Зато подушечки пальцев и ладони сильно изранены, будто она держалась за остриё, – начал нудно зачитывать пятый. – Порезы на теле расположены под таким углом, какие можно нанести самой себе… Наверное, и собаку она убила. Только каким образом – пока не ясно… На животном нет никаких следов, словно пёс просто сдох. Мы отправили труп на экспертизу, и если они что-нибудь выяснят, то сразу же сообщим…
– Какой же мазохисткой нужно быть, чтобы так?.. – четвёртый.
– В припадках они боли не чувствуют. А иногда даже наслаждаются… – усмехнулся второй.
– Моя дочь не сумасшедшая! – ледяным голосом произнёс отец.
– Конечно-конечно. Как и её мать…
С секунду длилось молчание.
– В общем, гражданин Семёнов, – снова послышался четвёртый голос, – в вашем деле пока одни вопросы. Кроме вас… Ну, и матери, у неё ещё родственники есть?
– Близких нет. Есть двоюродная тётя, но она живёт в другом городе…
– Понятно. Мы вас забирать пока не будем, но контролировать всё-таки придётся. С вас подписка о невыезде… А когда девушка придёт в себя? Интересно с ней пообщаться…
– Сложно сказать, – отозвался третий голос. – Может, через две минуты, а может, и завтра. Сон у неё какой-то странный…
– Как только очнётся, обязательно сообщите. Её показания будут очень ценными, – попросил четвёртый.
– Конечно…
– Ей психиатра заранее вызвать? – съязвил второй.
– Не надо. Я знаю, кому позвонить, – обречённо вздохнул отец.
– Ах, ну, да…
Глава 8. Наказание
Боль.
Болело всё тело или то, что от него осталось.
На мне не было ни одного живого места и ни одного целого сантиметра поверхности. Кожа горела, словно её сняли, разрезали на крохотные лоскутки, потом сшили и надели обратно. Я даже представить не могла, что теперь творилось с моей внешностью. Наверное, я стала похожа на Франкенштейна…
Но почему я до сих пор была жива?
Я думала, меня разрежет на части, расчленит и раскидает по всей комнате, но вместо этого я очнулась и теперь не знала, что было хуже. Я не могла нормально вздохнуть, не могла пошевелиться, и даже мысль о движении причиняла страдания, вызывая новые и новые вспышки боли во всём теле. Мне должны были вколоть обезболивающее, но, похоже, организм его уже выжег.
А ещё ужасно хотелось пить. Во рту всё пересохло, как в пустыне. Я попробовала пошевелить губами, но они еле дрогнули, а порезы на щеках заныли так, что я тихонько застонала. Судорожно попыталась сглотнуть остатки слюны – ничего не вышло, только шея напряглась, потревожив находившиеся на ней раны…
Невозможно…
Невыносимо…
Я замерла, стараясь даже дышать неглубоко. А потом отметила, что ещё ни разу не закричала, а значит, эту боль можно было терпеть. Набравшись смелости, я открыла глаза.
