Это всё этот чек – и надо ж ему было попасться мне под руку.
– Кстати, а где он? – вспомнил я, что хотел его рассмотреть не на фото, а наяву.
– Да вот.
Андрей открыл стеклянную дверцу «Хельги» – знаменитой гэдээровской горки времён нашей молодости. Её купила ещё его тёща, пользуясь своими возможностями председателя городского общества «Знание» – горкомовской номенклатуры, по спецталону в главном ферганском мебельном магазине на Ленина, недалеко от базара. Многое бросив на родине, она всё же заставила Андрея с Леной втиснуть её в контейнер с самым необходимым и дорогим и припереть в Петербург, когда они её перевозили туда в самом конце 90-х. А с тех пор, как Марина Игнатьевна так и осталась на Южном после совместной поездки с детьми с Будапештской, где они вчетвером – ведь и Коля родился – ютились лет восемь, «Хельга» осталась как память – и о Лениной маме, а Колиной бабушке, и о былом советском скромном номенклатурном благополучии.
На средней полке в хрустальной пепельнице, которая ни единого раза, как помнится, не использовалась по назначению, ибо в доме у них никогда не курили, Лена держала свои кольца, кулоны, цепочки – солидную пригоршню «рыжья», постепенно надаренную Андреем за целую жизнь. Поверх этой семейной сокровищницы и возлежал тот злополучный чек.
Впрочем, отчего злополучный – зла-то он никому пока не принёс? Ну, побухтели немного, поцапались, оголив от нервного напряжения в предчувствии от него только зла прикрытые тональным кремом жизни старые болячки – так ли уж это страшно. И последняя выходка Лены, с её этим прикусом женщины-вамп, тоже из той же серии. Ну вспомнила старая девочка, как прижимаясь ко мне тёплым бедром, шевельнула что-то такое во мне на их свадьбе – так разве подобные шевеления из диковинных. Живому живое, тем более молодому. Ну шевельнулось – но ведь инстинктивно, во-первых, а во-вторых, бесперспективно – прежде всего потому, что ни мне, ни ей этого уже не было надо. Да и сразу-то не было – может быть чуточку только мне, в силу гендерного своеобразия возраста, как я писал в стихотворении того времени – «с присущим нам порхающим прищуром, когда мы служим почитальный чин языческим эротам и амурам».
– Держи, – Андрей подал мне чек.
– Возьму с собой?
– Да ради бога! – позволил он с радостью и видимым облегчением. – Так даже лучше: раз, говоришь, тебя касается, так пусть у тебя и распространяет свою радиацию.
Я рассмеялся.
– Это ещё не третий сеанс твоей мстительности, который я предвидел? Или уже?
– Бери и уноси, – Андрей пропустил или сделал вид, что пропустил, мимо ушей моё язвительное замечание. Он явно демонстрировал, что больше не склонен вступать со мной в контры. – По крайней мере, у тебя хоть точно сохранится, а тут Лена может его и прикончить.
– Пока он нас сам не прикончил, – впервые
