фунтов. Это наши самые лучшие апартаменты, сэр, декорированы Лебрюном, а обставлены Хальтцеймером совершенно безупречно – надеюсь, мистер Этлбридж найдет все приемлемым!
Я заверил его, что все так, как мы хотели, и ушел успокоенный, за исключением того, что мне хотелось бы иметь деньги, а не комнаты. Но эти мысли были праздными; я был в руках Торренса.
Побродив несколько минут по курительной комнате, я вернулся в свою комнату и лег спать.
Глава V
Когда я встал утром, Торренс уже ушел. Он уехал, не потревожив меня, как и обещал, поскольку поездка в Грейвсенд требовала раннего старта.
Я решил провести день за писательством, вынашивая некоторые идеи, которые, как мне казалось, могли бы подойти для одного американского журнала; но удивительно, когда необходимость в работе отпадает, насколько безразличными мы становимся к ней. Все усилия казались абсолютно тщетными, и через час я убрал свои письменные принадлежности и вышел покататься по парку. Я видела, что новый стиль одежды моего брата вызывает восхищение, и откинулась на атласные подушки, сознавая, что на меня смотрят как на важную персону – возможно, герцога. Я пообедал в модном ресторане возле мраморной арки, а затем, проехав по Эджвер-роуд, вернулся в отель.
Только что пришла почта, и в ней была большая пачка писем и бумаг для Торренса. Некоторые из них были не запечатаны, предположительно рекламные, и в качестве таковых я их изучил. Но осмотр разочаровал, лишь подогрев мой интерес и усилив удивление. Что же здесь было? Непонятные каракули, необычные графики и фигуры, попытки нарисовать птиц и неизвестных животных, старания изобразить природные пейзажи, и при этом такие грубые и детские объяснения, написанные настолько необычным почерком, что невозможно было сказать, была ли это работа сумасшедшего или нет. Действительно, я ни в коем случае не был уверен, что на самом деле означал тот или иной рисунок. Я рассматривал эти бумаги более часа, в полном трансе от удивления, а затем, не придя ни к какому выводу, положил их обратно в конверты, чтобы дождаться прибытия их владельца.
Я пытался представить себе, что рисунки относятся к каким-то более сложным частям воздушного корабля, хотя не мог отделаться от ощущения, что это абсурд.
Примерно за час до ужина приехал Торренс, как всегда веселый. Я отдал ему почту, а затем, расположившись у окна, наблюдал, как он ее открывает. По выражению лица не всегда легко определить эмоции, но на лице моего брата, я был уверен, было написано всеобъемлющее удивление, удивление, которое понимало смысл того, что он видел. В один момент он улыбался от восторга; это был настоящий приступ восторга; в другой момент он хмурился и испуганно смотрел на лежащую перед ним бумагу, а однажды он провел рукой по глазам, как будто вытирая слезу. Если сами бумаги были загадочными, то поведение Торренса было еще более загадочным. Закончив, он аккуратно сложил их и отнес в свою комнату.
– Что-нибудь
