само собой, ты сам видишь, каким посмешищем я стану, если окажется, что это какая-то ошибка.
– Разве я не понимаю этого? И никакой ошибки не будет, – ответил другой.
– Совершенно верно; и в этом случае я предпочитаю подождать, пока все не будет доказано моими собственными чувствами, прежде чем объявлять кому-либо об этом самом потрясающем факте истории.
Я почувствовал облегчение. И в тоне, и в словах было нечто такое, что убедило меня в отсутствии криминала. И все же тайна стала еще глубже, чем прежде. Не было никакого объяснения, как появились деньги, что было очевидным фактом, но были темные намеки на нерешенные проблемы. Я продолжал слушать, с интересом впитывая услышанное.
– Что касается зверей и птиц, то, не будучи ученым, я не могу ничего доказать. Это вы должны изучить сами и сделать собственные выводы относительно них. Я не могу объяснить, как и почему возникает свет, но он все равно там, и вы это увидите. Я мог бы изложить свои соображения членам общества, но эти проклятые дураки ничего не станут слушать, и пусть они сами посмотрят, если захотят, прежде чем я скажу им еще хоть слово. Не упускай это из виду, потому что ты – единственный настоящий мужчина, перед Богом всемогущим!
– Теперь об этом поясе, – сказал Торренс, – какой он ширины, ты сказал?
По звуку мне показалось, что он постукивает карандашом по столу, но последующие слова расслышать было невозможно, затем мужчины, очевидно, собрались с мыслями и стали изучать какой-то документ или бумагу, которую я не мог увидеть. Вдруг мне пришло в голову наклониться и заглянуть в замочную скважину. Несомненно, это было недостойно, но разве это более недостойно, чем подслушивать? "Подслушивающий – это плохо, но подглядывающий – еще хуже", – подумал я, и все же мое любопытство было настолько сильным, что я ничего не мог с этим поделать, и я оправдывал себя отчасти тем, что неплохо быть во всеоружии, если не желаю, чтобы меня вслепую повели как соучастника возможного преступления. И вот я решился и, прильнув глазом к отверстию, получил ограниченный обзор комнаты моего брата. К своему изумлению, я сразу узнал в незнакомце человека, которого мы встретили на пароходе на Темзе, а затем в ресторане. Это был тот же грязный, небритый моряк, по крайней мере, его внешний вид указывал на то, что он зарабатывал на жизнь морем, и я не сомневался, что так оно и было. Мужчины сидели по разные стороны стола, на котором в беспорядке была разложена стопка бумаг, насколько я мог судить, некоторые из них были теми самыми, что пришли с дневной почтой.
– Дайте ему столько времени, сколько он захочет! – сказал моряк, снова заговорив. – Сначала он не поверит, и это не совсем разумно, но постепенно это дойдет до него. Он обязательно поверит, если будет заниматься этим – другого шанса нет.
– Нет, если это так, – ответил Торренс, – и его будет не так трудно убедить, как ты предполагаешь, возможно, не труднее, чем меня, потому что я сам уже давно в это верил и рассуждал об этом. Вы сочли меня способным ученым, не так ли?
– Единственный
