повалился на спину и так задрал ноги, что тапочки послетали. Горбоносенький Лешка мазнул свою швыркалку, глядя на них, икнул от восторга и тоже присоединил к хору свое хихиканье.
Один Дробуха не разделял всеобщего веселья – из принципа. Хотя давился от смеха, клокотавшего внутри и грозившего разорвать его ребрышки. Чтобы дать выход воздуху, он наморщил лоб, сверкнул глазами, повторил тираду и приплюсовал к ней еще одну:
– Вот и солнце на хрен село. Ну а нам какое дело?
Железа опустил ноги и вновь утвердился на куче. Поэтический экспромт товарища вдохновил его смышленую голову. Он воздел левую руку наподобие того, как это делал Пушкин на картине, где его изобразили читающим стихотворение Державину на выпускном экзамене в Лицее, и, взвизгивая от остатков нереализованного до конца смеха, закончил четверостишие еще двумя строчками:
– Наше дело – кирпичи, закаленные в печи.
Вышло складно. Из цензурных соображений Толян изменил первую строчку на «Вот и солнце в тучу село», хотя угасающий горизонт был чист, да и все небо оставалось безоблачным.
Получившееся четверостишие друзья принялись вопить на разные мотивы, пока на пятом или шестом повторе не нащупали подходящую мелодию, наподобие гимна. Так, горланя и покачиваясь, въехали они на территорию завода и подкатили к крайнему строению, откуда начиналась технологическая линия по изготовлению кирпича.
Сдав «зисок» вплотную к выступавшему из стенного проема транспортеру, Стамбулыч выпрыгнул из кабины и похвалил свое войско за бравое настроение.
«С характером огольцы, – удовлетворенно отметил механик. – Глядишь, и в самом деле подсобят хоть полсмены». На большее он и не рассчитывал, да и жаль было мальцов.
Разгружать машину оказалось не в пример легче. Откинули все борта – и глиняные комья посыпались вниз, только успевай подталкивать лопатами. Причем место разгрузки было спланировано под уклон, так что слишком драть пуп не пришлось до самой зачистки дна кузова.
Из проема выглянула невысоконькая, полноватая, похожая на гуранку и оттого по-особому миловидная Ирка Журбина, разбитная бабонька лет тридцати пяти, резальщица кирпича на прессе. Поинтересовалась:
– Когда начнем?
Увидав группку тощих шихтарей, Ирка удивленно вскинула свои черные, дугой, брови под козырек косынки и возмущенно фыркнула в сторону механика:
– Где ты, Петрович, таких богатырей откопал? В карьере, что ли?
– Бригада ух, один за двух! – отшутился Стамбулыч.
Резальщице шутка не понравилась.
– Сам станешь на шихту, один за четырех, – крикнула она визгливо, что так не шло к ее красивым бровям и опушенным длинными ресницами крупным очам, про которые и не скажешь – глаза.
– Давай вали на место, – скомандовал Журбиной бывалый матрос Тихоокеанского флота. – А вы смотрите что и
