даже думать.
– Ты хочешь спать, – слова прозвучали так настойчиво, словно мужчина желал внушить мне это, и не повиноваться такому тону было невозможно. – Дождись меня… Ключи я беру с собой.
И он ушёл. Запер меня одну в своём доме. Это казалось бы тёплым, почти человеческим жестом доверия, если бы не было так похоже на то, что узнице запретили покидать пределы замка.
Я слышала шум его машины, выехавшей из гаража и умчавшейся в неизвестном направлении, и почти сразу же почувствовала, как опустел дом. Здесь по-прежнему было сумрачно и тихо, но тишина и пустота вдруг стали такими пронзительными и холодными, будто этот стройный организм из камня и металла покинула сама жизнь. Ирония состояла в том, что жизнь в это место вдыхало создание, безжизненней и холоднее которого я никогда не встречала. И всё же мне тотчас стало неуютно в его доме без него самого, словно всё строение озлобленно ощерилось на чужеродный элемент внутри себя, такой непривычно живой, тёплый, дышащий…
Поёжившись, я послушно поднялась на второй этаж, никуда не заходя, прямиком в спальню, как он велел. Включила на прикроватном столике ночник – имитацию букета из чёрных засушенных роз и сухих ветвей, на которых загоралось множество мелких золотистых огоньков, стоило коснуться вазы из матового тёмно-серого стекла. Комната наполнилась тёплым светом, бордовым по углам, где он падал на обои бургундского цвета с витиеватыми выпуклыми бархатистыми узорами. Кровать занимала большую часть комнаты и была выполнена, как и вся немногочисленная мебель в этом помещении, из чёрного дерева. Подле резной спинки кровати, какие я видела раньше только в царских покоях дворцов-музеев, на двух больших подушках россыпью лежали маленькие думочки с бархатистым рисунком, похожим на тот, что покрывал стены. Несмотря на крайне мрачные тона интерьера, комната показалась мне очень уютной, располагающей ко сну или интиму…
С неловким чувством посягательства на чужое сокровенное я опустилась на кровать и, лишь коснувшись чёрного стёганого покрывала, смогла наконец облегчённо вздохнуть, будто часть энергии Штефана, сохранившейся в его постели, вновь взяла меня под свою защиту. А защищал ли он меня когда-нибудь? Почему мне было так спокойно с этим порождением ночной тьмы? И почему я продолжала ему доверять даже в минуты охватывавшего меня животного ужаса рядом с этим… человеком? Но веки мои действительно были тяжелы, и, не находя ответов на свои вопросы, с этими мыслями я почувствовала, как вновь неумолимо теряю связь с реальностью.
Я проснулась от едва ощутимого прикосновения, точно чьё-то осторожное дыхание дотронулось до моей щеки. Ещё никогда я не была столь чуткой, будучи погружённой в глубокий сон. Штефан лежал рядом со мной, наблюдая за тем, как я спала, и подушечки его пальцев касались моего лица. Я не слышала, как он вернулся, не почувствовала, как лёг на кровать, но проснулась от единственного
