по всему Матвей все понял. Он не стал терзать меня расспросами:
– Давайте, я все-таки вас покормлю, – сказал он тихо. – Пойдемте на кухню, там и поговорим.
Я только кивнул, хотя есть сейчас мне точно не хотелось. Хотелось, как и много лет назад, сквозь землю провалиться. Бывают такие мысли, которые не хочется думать, но при этом, их никак не удается выжечь из памяти. Они преследуют и, наверное, будут преследовать всю жизнь. Мне вдруг вспомнилось, как однажды в Москве, на втором или третьем году моего пребывания там, когда я еще снимал комнату, глубокой ночью меня разбудил истошный крик за стенкой. Мужчина, казалось, был на грани сумасшествия: он, судя по всему, не мог дозвониться до своей подруги и, что есть сил, кричал, умоляя ее взять трубку. Как будто она могла бы его услышать. Это был настолько пронзительный крик, что от него стыла кровь в жилах, мне даже показалось, что я почувствовал, как волосы становились дыбом и седели. Кричал он, правда, не долго; должно быть, она все же подошла к аппарату.
Нечто подобное и будил в моей душе этот разговор. В какой-то момент все сжималось, давление увеличивалось настолько, что, казалось, вот-вот кровь пойдет из глаз. А душа сжималась до точки сингулярности: будь она материальна, возникла бы черная дыра. Понятно, что сейчас это было только эхо тех чувств, такого же моего ночного звонка, когда Катя не могла или не хотела мне ответить.
Я плюхнулся на стул у холодильника. Матвей посмотрел на меня и тихо произнес:
– Вы поэтому уехали, да?
Я тяжело вздохнул и чуть заметно кивнул в ответ:
– Только я уехал через пять лет после этого.
Мне вдруг показалось, что этим разговором я смог растопить лед, и Матвей будто простил меня. Во всяком случае он понял, что у меня были причины поступить так, как я поступил. Или просто потому, что теперь я казался слабым и беспомощным, а такому человеку, согласитесь, доверять легче. А с другой стороны, я и сам смог с ним примириться. Это ведь моя совесть глядела на меня его глазами – лично он меня ни в чем не обвинял, а мне не в чем было его подозревать. В каком-то смысле мы были с ним товарищами по несчастью.
– История эта, Матвей, конечно, не такая уж и простая. Да и не только твой отец принял во всем этом участие – там потрудилось много народа, в частности тот же Колесников, о котором я тебя сегодня уже спрашивал.
– В каком смысле? – Задумчиво спросил Матвей.
– В том смысле, что это была история, достойная Санта Барбары. И тянулась она достаточно долго, – я вздохнул. – А сейчас мне вообще подумалось, что, может быть, и наша вина была в том, что все вышло именно так. Хотя, все это, скорее, маразм от бессонной ночи.
– Не понимаю о чем вы, – нахмурился Матвей.
– Ну, мы-то с Катей познакомились не сразу. И если бы Колесников, который в нее сильно влюбился, не поднял шумихи и не стал бы рассказывать о ней Алексею,
