перед рассветом. Теперь он уйдет. Теперь он совершенно точно покинет это место. И эта мысль перевешивала, и оскорбления рыбаков, и даже осознание того, какое место в жизни определил для него отец.
– Раньше они не доставляли хлопот, – обретаясь проговорил Радей. – Может курей потаскают, да и то не припомню такого. А тут в одиночку напала на троих. Что-то здесь не чисто.
– Пойдем скорее домой, – испуганно сказала Велена, глядя на разрубленный труп.
– Да, идём! Но глядите в оба. В округе водятся волки, вепри, не говоря о том, кого мог пригнать ветер из Серого леса. Да и собак здесь действительно слишком много.
Радей вновь обрел уверенность. Он выпрямился, вдел руку в кожаную петлю на рукояти дубины и теперь легонько поигрывал ей, привыкая к весу и разминая кисть.
Они пошли по низу. До деревни было рукой подать, но идти было тяжело. Велена в своем длинном льняном платье непрестанно ругалась, цепляясь за корни и сучья и очень скоро изодрала его в клочья, оголив рыхлые бедра. Ярош только ухмылялся, глядя на её страдания. Нет, он любил сестру, он уважал Велену, уважал её дело, которому она отдавалась так беззаветно, берег и наполнял её библиотеку, помогал собирать травы и коренья. Он ловил для нее насекомых и выслушивал её горести, пока пестик в её руке выжимал сок из майских листьев или превращал в пыль мышиные кости. Но любовь эта раскрывалась только, когда они оставались одни, в остальное же время, они язвили и плевались ядом друг в друга. Такова была их натура. Так им было проще. Это делало их сильнее.
Крайняя была совсем рядом, змейка уже ушла в сторону, задавая контур полуострова. Деревьев здесь было не много, и стояли они на достаточном расстоянии. Гибкие березы и невысокие ели и сосны не внушали опасений, но вот редкие и хрупкие тополя, черными исполинами уходящие ввысь, скрипели так яро, что казалось, вот-вот рухнут.
Впрочем, так и произошло.
На пригорке, после которого земля круто опускалась вниз, со страшным скрежетом повалился огромный тополь. От удара его ветви разлетелись на множество осколков и пыльной лавиной обрушились во все стороны, раня людей. Ярош успел толкнуть сестру, глядя, как она с испуганной гримасой полетела вниз.
«Убьется, непутевая…» – только и успел подумать он, когда одна из ветвей тяжелым молотом ударила его по голове. В глазах побелело, ноги подкосились, и он рухнул, потеряв сознание.
Ему привиделась мама. Он вновь видел тот день, когда она с совершенно безумным взглядом, замотанная черт знает в какие тряпки, роется в коморке при чердаке и выуживает из щели свою палку. Она называла её посохом, потом насмешливо клюкой. Она колотила им о землю, пытаясь сломать, а после гладила и страшно выла сквозь слёзы.
И вот она оборачивается, лучась от счастья, и видит его. Ярош стоит, оцепенев, не зная, что делать и только смотрит. Смотрит, как меняется её лицо, пытаясь определить в себе ли мама.
