развалов. Жизнь процветала вдоль Великого тракта, Тракта Трёх городов, одного из символов людской цивилизации. В прежние годы нельзя было пройти и четверть часа, чтобы не встретить повозку, паломника или бродячего торговца, в приветствии поднимающего шляпу. Беспечные моты, улизнув из под пристального родительского взора уходили в Глубь. Так они называли путешествие по кабакам и придорожным трактирам все дальше и дальше от Таргиза, в обе стороны. Порой, самые отчаянные и беспечные добирались до арены, а один побывал даже у Привратника. Это были славные деньки, пропитанные духом нового, грядущего. Но, как и у всего под солнцем, слава Великого тракта постепенно увядала. Появились новые дороги, некоторые деревни объединились в города, выросли замки, что непременно образовывали вокруг себя новые культурные центры, которые тоже соединялись дорогами. Последним значимым моментом был монорельс, который ощутимо сокращал расстояния и проходил сквозь чрево Садал-Сууд, тогда как тракт огибал все неровности, а возле горы и вовсе делал огромнейший крюк. Массивные колонны, на которых висел вагончик, заканчивались у подножия Угольной ямы, и вместе с ними заканчивалась и жизнь. Дальше был хребет, деревня Рыбаков огромные пространства нехоженой, болотистой земли и Крайняя, за которой стоял Серый лес. Ни жить, ни торговать здесь никто не хотел, и эта часть тракта очень быстро пришла в запустение.
– Ты видел раньше этого Мыцлава? – спросил Ярош, чувствуя, как гнев потихоньку отступает.
Он шёл, нахмурив брови и крепко сжимая рукоять клинка. На поясе, поверх расшитого кунтуша висела, удерживаемая тремя ремнями сумка, в которой покоилась изодранная кожаная рукавица.
– Да, я знал его ещё до того, как он появился здесь, – рассеянно ответил Радей, поглядывая по сторонам. – Он из Культурного района, кажется.
– Он из Таргиза? – удивился Ярош. – Мне он не понравился.
– Он ответил грубостью на грубость. Только и всего.
– А что, теперь он там старейшина? Куда делся этот старый рыбожор?
– Почтенный Войцех сейчас в отъезде.
Велена усмехнулась. Почтенным Войцехом старосту деревни Рыбаков придумала называть она. Когда-то давно он несколько лет прожил в предместьях Таргиза и обзавелся там привычками, которые едва ли соблюдали даже при дворе. Всех кругом он называл хамами и считал ничтожными, однако по какой-то неведомой причине подчеркнуто вежливо и учтиво относился к семье Радея, считая их единственными людьми своего сорта. Эдаким элитарным обществом за хребтом. Радей относился к нему снисходительно, а его дети неприкрыто смеялись, на что Войцех отвечал самой доброжелательной из своих улыбок, по всей видимости рассудив, что они еще слишком юны, чтобы понять его тонкую натуру, но в будущем непременно оценят терпение и такт.
Ярош замолчал, раздосадовано отведя взгляд в сторону.
– Следовало
