в небе.
– Кто ты такая, чтобы сделать это? Ты не бог, ты не сможешь достичь этого в одиночку.
Я показала ему металлическую пластину с надписью.
– Я, 1029, единственная, кто смог сохранить дореволюционный текст. Я уверена, что он откроет всем глаза. Я собираюсь добраться до Часового и потребовать ответов!
Он аккуратно коснулся пластины.
– О боже… – сказал он. – Боже? Что это такое?
– Боже? Что такое «Боже»?
– Точно… ты же не знаешь. Пойдем, мы почти пришли. Сейчас объясню.
Он довел меня входа, прикрытого обрывком ткани. Я зашла в освещенное свечами помещение. Почему-то картины на стене этого помещения мне показались знакомыми. Я почти сразу к ним привыкла. На всех картинах был изображен бородатый мужчина, распятый на кресте, а на его голове красовался терновый венец. Я вспомнила пару слов. «Отче», «грешные»? Что это?
– Что все это значит? – спросила я.
– Я уверен, ты уже что-то вспомнила.
– В моей голове возникают слова, значений которых я не знаю. Лицо этого человека кажется мне знакомым, но я не могу его вспомнить. Кто-то словно удалил воспоминания из моей памяти, словно заставил меня забыть.
– Это Иисус. А это – не картины, это – иконы.
– Иисус… Да, я начинаю вспоминать.
Одно это имя заставило меня вспомнить все.
– Ну же, скажи это. – он радостно смотрел мне в глаза.
– Господи… как я могла это забыть? – я сказала это.
«Господи»…Как я давно не говорила это слово. Боже мой, сила Часового стерла из моей памяти любые упоминания о боге. Все это время богом для меня был наш великий Часовой. О нет, я предала все и всех! Я предала Христа… Нет, я не предала его, меня заставили его предать. Я не Иуда, это Часовой – Иуда.
– Ты не забыла, – он положил мне руку на плечо. – Тебя заставили забыть.
Он покрестился. Я перекрестилась тоже. Я сделала глубокий вдох и тяжелый выдох. Я произносила слова молитвы. Мы читали молитву синхронно. Я чувствовала вину, но была такой спокойной. Этим отличается Бог от Часового. У первого ты ищешь искупления вины и прощения, а второй ищет в тебе изъян, чтобы поработить, превратив в один из винтиков этой машины.
– Я чувствую это. – тихо сказала я, сжимая руку в кулаке.
– Что чувствуешь? – спросил он.
– Искупление. Я чувствую, что этот путь – мое искупление.
– Я не верю в обычных людей, но ты 1029, у тебя есть одно качество, которого не было ни у кого, с кем я говорил. Ты веришь в то, что у тебя есть призвание… Нет, ты не веришь – ты знаешь, что оно у тебя есть. Я редко иду на риск, но тебе я готов помочь, если это и вправду спасет наш город.
Я кивнула. Я почувствовал, что я не одна. Со мной кто-то говорит, в меня кто-то верит, обо мне кто-то заботится. Эти речи – не канцелярские словечки, пропитанные пропагандой. Это слова осмысленного человека,
