не так враждебно. Но дома ее встречало все тоже угрюмое лицо и насупленные брови. Так что она не выдерживала и сбегала на западную улицу, где ее ждали ласки, объятья и любовь.
Старый мистер Барнхем не спал ночами. Дочь шла по скользкой дорожке, он видел это вполне определенно. Следовало поговорить с ней, образумить ее, в этом он видел долг отца, но ему не хватало выдержки. Мешала гордость и старческая раздражительность. Он видел, что не имеет на дочь прежнего влияния, и это глубоко уязвляло его самолюбие. Каждый вечер старик давал себе слово быть более терпимым в разговорах с дочерью, но утром, глядя как она тщательно наряжается, как долго вертится перед зеркалом, очевидно, чтобы произвести впечатление на этого проходимца, сердце его закипало, и он говорил ей гадости. Когда она уходила в слезах, он корил себя за несдержанность и снова клялся, что вечером, когда она вернется, он будет говорить с ней иначе. Но вечером все повторялось, и ему никак не удавалось донести до нее свои тревоги и образумить ее. Он ни на минуту не допускал мысли, что сможет принять ее выбор. Он мог только уберечь ее от ошибки, которую она намеревалась совершить. Этот мерзавец (а мистер Барнехем теперь не называл его иначе) никогда не переступит порог его дома и не станет его зятем! По развязному виду, по щеголеватой манере одеваться, по той нахальной бесцеремонности, с какой он тискал руку его дочери, мистер Барнхем сделал вполне определенные выводы об этом человеке, и никакие уговоры не могли бы разуверить его. Его только поражало, что Элис, его Элис! такая рассудительная, такая скромная, могла увлечься этим бездельником и прохвостом. Она должна была бы обратить внимание на мистера Вурса, владельца кондитерской с улицы напротив, их старого знакомого, который явно был к ней не равнодушен, или мистера Нича, нотариуса с Бромли-роуд, вдовца, который как раз подыскивал себе жену, как слышал мистер Барнхем. Конечно, они не были бравыми молодцами, не слишком большое значение придавали своей внешности, не умели говорить дамам комплименты, а у мистера Нича и вовсе было двое детей. Но это были надежные люди, солидные и вполне обеспеченные. В их серьезности можно было не сомневаться. Мистер Вурс прямо дал понять ему в приватной беседе, что Элис всегда производит на него самое благоприятное впечатление, и что он в восторге от ее красоты и бойкого нрава. Обоим кандидатам тоже было за сорок, но в их случае это было простительно. Эти люди крепко стояли на ногах и сумели бы позаботиться о ней, тогда как мерзавец, задуривший ей голову романтическими бреднями и слюнявыми поцелуями, мог только ввергнуть ее молодую жизнь в нищету и безденежье. Мистер Барнхем отлично преставлял себе чем закончится эта связь. Через пару лет, его дочь, подурневшая от многочисленных изнуряющих забот, будет сбивать башмаки в поисках лучшей работы, чтобы этот человек смог купить себе новый жилет или шляпу! От таких перспектив у старика сводило скулы. Ну что прикажешь
