спускал ей с рук практически все. И вечно находил правдоподобные отговорки против того, чтобы отправиться с экспедицией на юг – в его феоде и правда повсюду тлели очаги восстаний, затоптать которые было по силам лишь его личной дружине. Отец Марии же как раз завяз в южной кампании (хотя Элиза подозревала, что все дело в том, что он, вместо того, чтобы предавать огню город за городом, до хрипоты спорит с переводчиками в библиотеках иноверцев). Однако энвой военного советника живописал Марии всю бедственность положения ее отца, не продвинувшегося за последние два года и на лье из взятого Амальхаража. Потрясая донесениями он рисовал, как даже женщины этого коварного врага сумели совратить уже двоих рыцарей его личной охраны и пятую часть еще совсем молодых и неопытных солдат, многие из которых уже успели завести семьи по местным еретическим традициям.
Элиза несколько раз выслушивала от Марии пересказ этих запугиваний, но ни разу не могла сдержать смех. Кто же знал, что Мария была серьезна, когда говорила о том, что «а вдруг папенька сейчас и правда сражается из последних сил? А вдруг только я смогу привести помощь? А вдруг это единственный шанс?»
Словом, она согласилась на помолвку отвергнув все доводы Элизы.
Канцелярия помогла с приданым необычно быстро, выделив сумму равную трехлетнему размеру податей, дабы утихомирить феод барона на время предстоящей южной экспедиции, коя планировалась сразу после свадьбы. Политических причин этого Элиза не могла уразуметь, вернее, все причины казались дикими. Военный советник убедил Марию подписать бумаги о том, что та доверяет большую часть выданной суммы своему конфиденту, даром, что ни консорту, который должен был гарантировать мир в баронском феоде на время экспедиции будущего мужа. В каком-то смысле это была даже слишком хорошая сделка, лишавшая Марию части ответственности и защищавшая ее имя. Но бумага была внезапно аннулирована самим императором.
Как бы то ни было, назревала большая игра, в которой Мария должна была стать разменной монетой. После подобного милые беседы с Марией за чаем могли попросту прекратиться. В свете этого непростительного обстоятельства, Элиза решила на всякий случай немного проучить и Реньона, и его дружину.
Ничего особенного для этого не потребовалось. Элиза даже позволила себе выпить вина куда больше, чем можно, на празднике, посвященному венчанию. Она лишь распространила среди купеческих гильдий список с официальных императорских бумаг касательно трехлетней суммы податей, кою, Реньон, разумеется, присвоил себе. А среди священников отзыв инквизиции касательно душевной болезни и, следовательно, блаженности Марии, а также ее помощи в переводе апокрифов при столичном храме. Элиза присовокупила и слегка отредактированное письмо о том, что Мария готова отдать свою жизнь даже самому гнусному бандиту, только бы уберечь отца (что сам безо всякой помощи уже годы держится посреди орд иноверцев, «оберегая нас всех»). И все в таком духе. Для пущего эффекта, правда, пришлось лично наведаться в подпольный штаб
