закапывать. А значит, закопать автомобиль, да еще столько же по высоте. Поскольку прожектор стоит сверху. А если не полностью закопать, немцы сразу прожекторы разобьют. И Жуков душу вымучил: закопать! А их было больше полдесятка. Но их все-таки немцы побили – и Жуков отстал от меня.
Потом, уже под Берлином, он использовал зенитные прожекторы. Вспомнил, и хорошо их использовал. А идея родилась под Сталинградом.
К нам шефы часто приезжали. Тут Военный совет собирается. И выпивка, и подарки нам вручают. Узбеки, таджики приезжали, – все с подарками воинам. Вагон, два, три привозили: полушубки, прочее. Ну, а Военный совет их, конечно, угощает. И при Рокоссовском было. И при Жукове.
К нам очень много ездило после войны западных делегаций, в Берлин. Их тоже принимали. Однажды Жуков после выпивки говорит:
– Давайте, ребята, зайдем в комнату, посидим.
Жарко. У всех стоячи воротнички, не расстегнешь. А тут он пригласил отдохнуть, по рюмочке выпить. Зашли мы, человек восемь, в эту комнату. Ну и стали вспоминать. Жуков:
– Вот мы сейчас находимся в Берлине. Мечтали об этом. Сейчас к нам все едут. На поклон ездят. Сейчас все с нами считаются. А ведь если вспомнить 1941 год, Москву, что там было! А Сталинград! Жуткие вещи были. Одна дивизия играла роль: немцы погонят нас или мы их. А десантная дивизия Родимцева в Сталинграде… Теперь же мы господа положения. Все-таки мечтали Берлин взять.
Вот, – говорит, показывая на меня, – молодой человек, сколько ему попадало за авиацию под Сталинградом! У немцев более 1000 самолетов, а у него 40 истребителей. А мы ему не спускали ничего, чтобы немцы не бомбили. Что он мог сделать? А ведь крутился. Из ничего делали что-то. И все так поступали. А теперь мы на вершине славы и принимаем все, как должное.
Когда он после войны был министром обороны, у нас было много контактов. Случалось, он на меня обижался, я – на него. После войны он стал при Хрущеве членом Президиума ЦК КПСС. А Хрущев задумал уничтожить авиацию. На одном из заседаний Президиума (я был первым заместителем главкома ВВС) рассматривался вопрос о новом штурмовике Ил-40. И Хрущев решил его забраковать, а нам не на чем летать. Старые все износились, разваливались в воздухе. Их надо было списывать. Ил-40 нужен был, как воздух. Уже определили с министром авиационной промышленности и завод по их производству. Туда отправили чертежи, самолет испытания прошел. Все было на мази. Президиум должен был решить вопрос – делать или нет. И вдруг на заседании Президиума Хрущев выступает и говорит:
– Слушайте, зачем нам этот самый штурмовик? Это же смертники. И потом, они по своим били. Вот он, – показывает на меня, – был под Сталинградом, он знает. Мы сидели в 64 армии на КП, на передовой, и штурмовики нас бомбили. Рядом бомбили свои войска. Летят на малой высоте, ничего не видят. Что это за машина такая? Он это знает. Правильно я говорю?
– Да, – говорю, – бомбили. По копнам ударили. Копны там стояли.
Ну а мы знали, что часто копнами немцы маскировали танки. Может быть, штурмовики
