на лужайках кольцами, – мы заинтересовались ими после того, как папа прочитал нам книгу… Точнее, их искала я. Незадолго до этого вампиры стали достоянием общественности, и наша с сестрой близость уже ослабевала. Джессика заявила, что она слишком взрослая для таких игр, и топала за мной, перечисляя мне все причины, по которым я никогда не найду ведьмин круг. Она уже убедила меня сдаться, вернуться в дом и играть в то, что интересно ей, когда Генри вдруг выскочил из-за дерева со сломанной веткой в руке и полосой грязи на лице. Он заявил, что знакомится с новой территорией и поможет мне продолжить поиски. И мы стали искать вместе. Джессика вздохнула и обозвала нас нехорошими словами, но мы бродили по лесу до самого заката, который осветил деревья своим особым магическим светом, и улыбнулись друг другу, когда наши мамы вышли во двор, чтобы позвать нас домой.
На следующий день Генри постучал в мою дверь и сказал, что нашел кое-что и хочет мне показать. Мы пробирались по лесу, пока не остановились на поляне с идеальным кругом грибов в центре. Конечно, это были предварительно отмытые от грязи грибы из продуктового магазина. Я поняла, что Генри разложил их для меня, но оценила его поступок. Мы провели весь день, притворяясь, что нашли настоящий ведьмин круг, потому что нам это нравилось.
Мы стали неразлучны… примерно до прошлого года.
Сейчас мне трудно на него смотреть по многим причинам. Некоторые из них все еще остаются открытыми ранами. Но у Генри тоже есть множество воспоминаний, связанных с моим отцом, – например, о том лете, когда мы построили катапульты с водяными шарами и устраивали поединки на них каждый теплый вечер, когда папа возвращался домой с работы. Мы никогда не сражались в одиночку. Папа добавлял нам веселья.
Я смотрю на ослепительное солнце, пытаясь стереть воспоминания. Мне не нужно погружаться в них, пока папа все еще с нами. Воспоминания – для тех, кого больше нет.
– Прости, – Генри пристально разглядывает свои ботинки, – глупый вопрос.
– Да. Это точно.
Я сжимаю колени, чтобы унять дрожь.
Он резко поднимает голову, глаза расширяются. И даже несмотря на то, что он больше не стрижется коротко, как в детстве, и его черные волосы теперь падают на глаза и касаются скул, подчеркивая идеальные черты лица, обиженный, мальчишеский взгляд, который Генри бросает на меня, все тот же. Сколько раз он в детстве так смотрел, когда я говорила что-то обидное и неосторожное! Это тоже вызывает у меня знакомое чувство вины.
– Извини, – бормочу я, проводя ладонями по лицу. Генри не враг. Джессика не враг. Рак – мой единственный настоящий враг, но трудно не срывать злость на ком-то близком.
– Не нужно извиняться.
Генри одаривает меня той же мягкой улыбкой, что и раньше, и на секунду я – снова беззаботная девочка, стою рядом со своим лучшим другом и знаю, что он простит меня больше раз, чем я заслуживаю. Я хотела бы вернуться в те времена хотя бы на мгновение. Генри позволял мне кричать и беситься
