момент наводчик схватил его за просвинцованный ботинок. – Подумай еще раз.
– Следи за домом, Юрген. – отдал приказ Эрих Соннеман. – Тилль, держи первую передачу на грязи. Как увидишь меня – малый ход.
– Хорошо, геноссе лейтенант. – плечистый мехвод поправил на лице взмокшую изнутри резиновую маску.
А внутри этот Т-72 казался ему просторнее. Когда Соннеман спрыгнул с него и мгновенно утонул по самые колени в грязи, то первое, что он подумал, что в этом советском гробике они набиты как латвийские шпроты. И все, что отделяет их от смерти в муках, лишь небольшой слой противорадиационного подбоя, да система очистки воздуха, которая сломалась сразу, как только над головами их полка прозвучал разрыв шестимегатонного заряда НАТО. Не то, чтобы это было придиркой советским инженерам… Эрих все чаще думал не об этом, а о том, что именно благодаря советским инженерам они и выжили. Одни, из всего танкового полка. А затем оказалось, что и всей дивизии. Одинокий, потерявшийся, страшный и неузнаваемый издали Т-72М1 остался один на границе двух разрушенных войной миров.
Его гусеницы покрылись грязью, а зенитный пулемет загнуло в неестественном положении. От ядерного жара тогда полопались дымовые шашки, и их капсулы в передней части башни скорее напоминали обломанные клыки диковинного стального зверя. Жирными разводами была занесена эмблема Народной Армии, которую, время от времени, Эрих само собой протирал, чтобы не дай-то пролетарский Бог, по ним не выстрелили свои, или союзники. Больше всего Соннеман боялся огня союзников, боялся умереть бессмысленной и бесполезной смертью. И ведь во всем этом скитании уже не было смысла. Бои после бомбардировки закончились практически сразу. Быстрые, кровопролитные и малопонятные, без командования с обеих сторон, без корректировки действий и без поддержки. Все затухло само собой, и задело этот чудом выживший экипаж лишь по касательной. Какие тут уже враги? Фронты остались в прошлом, остались только форты. Одинокие, но еще пока подвижные, как этот умирающий Т-72. Красные и синие…
Соннеман поднял автомат в руках и снял его с предохранителя. Неторопливо пошел к зеленому, утонувшему в грязи Трабанту и вскоре услышал, как по следам его шагов катится огромная стальная искореженная и закиданная дерьмом по самую крышу оплавленная машина без противокумулятивной «юбки» по бортам. Мощные гусеницы переминали дьявольски фонящую грязь со всеми вкраплениями, что в ней были. С ветками, с палками, с обломками сорванной жестяной крыши домика, с осколками стекла Трабанта и прочим скарбом, что когда-то вероятно мирно и тихо находился на придомовом участке. Танк медленно повернул башню и своим дулом заглянул в вынесенное ударной волной окно. В нем была лишь оборванная и сырая от дождя занавеска, что бесцельно моталась по ветру.
…Трое танкистов, не раздеваясь, быстро подняли опрокинутый стол, до этого осторожно сложив остатки хозяина и молодой хозяйки в платьишке в дальний угол, чтобы те не так сильно били им по глазам. Хотелось жадно закурить, всем троим,
