align="center">К послесловию
Пора просыпаться: вот-вот подлетят
пернатые из-за кордона.
Пусть душу достанет еще снегопад
сквозь сон и решетку балкона —
все чаще глаза поднимаются в высь,
где легкая синь тяжелеет,
хоть с солнечным мартом еще не сошлись,
хоть тускло в стихах и аллеях.
Пусть в первой капели весны еще нет,
не тает намек на тревогу,
но день попросторней, осмысленней свет
и видно сквозь лужи дорогу,
разбитую, мятую, с прежних смотрин
не метенную спозаранку,
где с теплых утопий раздавлен люпин
холодной реальностью танков…
Абстрактное время с конкретным на «вы»
в преддверии старта любого:
вот-вот в ожиданье любви и травы
воскресшей опомнится слово,
и новой надеждой набухнет земля
с подачи небывших и бывших…
Сумеем начать восхожденье с нуля,
чему-нибудь хоть научившись?
Что скажем еще, в многоточье пути
пространства раздвинувши вехи, —
что занавес фальши пора опустить?
Что дело не в шуме, не в спехе
отрыва от зим, подведенья черты
каких-то итогов нелестных?
Кончается книга – сподобился ль ты
над городом встать и над лесом…
Невстреча и встреча, как шахматный блиц
отыгранный – стрелка упала!
В шуршании тихом последних страниц
найти утешенье пристало.
Братья
Памяти старшего брата
Век уходящий
(разговор с лирическим героем)
1
Я шатаюсь по городу, неприкаян,
как прожженный москвич – как дитя окраин,
как бунтарь и вахлак – как охранник быта,
зовам тела подвержен – душа закрыта
для посконного, тянет куда-то выше,
по преданью откуда когда-то вышел
и куда возвратиться, когда расплата
подойдет, где смиренно и бесновато
обнаженный дух сам с собою спорит
по соседству с богом, вдали от моря
то ли Мертваго, то ли Живаго, то ли
набежавшего здешней волною боли…
Я такой же смурый – такой же стойкий,
за полтинник, вроде, женат на гойке,
худощавой девочке, данной свыше
на изломе жизни. В курносо-рыжем
воплотившись сыне, плывем мы рядом,
когда снова свободе в стране преграды,
когда племя древнее разбегалось
кто куда по привычке – спасти хоть малость
своего, где кликуши набили руку
голосить спьяна и разлуку-суку
пеленать в пейзаже берез, болотцев,
где в иную эру вгрызался Бродский,
уходя вперед… Провожая зори,
сознавал – возрожденья не будет вскоре,
выпадая
