случалось в России: родные братьяне одним шли путем, коли время круто,
но в итоге вернулись к тому редуту,
что заброшен октябрьскою порою,
где покроет осень сухой листвою
уходящий век, провожая воем
за кровавость, за бездуховность и за
лагеря, ощутивших конкретность «измов»,
за который больше стыдно, чем больно…
Неужели ж привычно путем окольным,
погружаясь от поздней осени в зиму,
по дорогам исхоженным – непроходимым,
до абсурда споря о дальнем боге,
снова вязнуть в надуманном диалоге?
Но в какие края податься – не знаю,
лишь бы светлым утром, проснувшись в мае,
напитавшись черемуховым настоем,
с Ве… – На… – Лю…, тремя сестрами, непростою
тропкой двинуть к желанной цели
от навершья креста новогодней ели
к пограничью меж тем, что придет – что было,
к храму новому – к прежним, где спят могилы.
К эре этой и той без парадных маршей,
что с властями б канули в век вчерашний,
пробудиться бы вместе с ожившей лирой
в общей тяге вселенской к добру и миру.
А тебе чтоб свекнуть отраженным светом,
мой герой лирический.
Как ты? где ты?
Эпитафия деревенскому другу
Володе Виноградову
Слыхал, что поймала тебя на крючок
курносая, выстудив крылья…
Зачем не дождался меня, мужичок,
в последний разок покурили б.
Ты вряд ли сказал бы заморское «рок»
в инверсии речи широкой —
завалинку грели б и в этот разок
на солнечном майском припеке.
Ты тихо ушел, как уходит земля
под снег, как под позднюю вспашку,
туда, где качают ветра тополя,
на чучелах треплют рубашки.
Вы, пасынки почвы, кучкуетесь здесь,
с кем на поле перли, на танки,
как будто сшептались по трое осесть
на утлом погосте для пьянки,
до судного дня, где опять воронье
слетится на ваше застолье
скупое, где жил, опираясь на «ё»,
ухмылочку пряча за болью
всей жизни отмеренной, всей нищеты,
отвешенной ржавым безменом.
Зачем же, не свистнув, отправился ты,
чтоб мне на одно хоть колено…
Сначала
– Ты будешь очень поздно знаменит, —
когда-то мне гадалка предсказала.
Пока мальчонком рыжим слава спит,
в лукавом сне смахнувши одеяло,
и я смахну случайный недолет
забывчивой судьбы, наворожившей
чрезмерное… Захочет, так найдет,
а не найдет – не отвергаю бывших
годов, где слог летел сквозь произвол
властей и судей околожурнальных,
где с каждой книжкой съеживался стол,
но я упрямо пер себе нахально,
повязан
