озабоченный. Галстук у него был смят и ослаблен, и почему-то очень захотелось поправить.
– Простите меня, ваше сиятельство, за мою безобразную выходку, – вспомнила Катя слова Ежовой. – Вы были столь любезны, что…
– Пощадите, душа моя! – шутливо взмолился Милорадович. – Вы так чудесно танцевали! И с моей стороны следовало предупредить о своем присутствии, – он протянул ей руки. – Помиримся?
Робея, Катя едва решилась дотронуться пальцами до теплых ладоней.
– Катя хорошо танцует, – сообщил Николка, озорничая и страшно картавя. – Она по нашему классу первая!
– Это у Дидло-то? Бог мой! Никак будущая прима?
Николка вздохнул, снова сжал в ладошке Георгиевский крест.
– А я на войну хочу. Хоть глазком на Италию глянуть.
Милорадович легонько пожал и сразу выпустил Катины руки.
– Для этого войны не надо, душа моя. Да и что – Италия? Вон на Катю посмотри, она лицом вылитая итальянка.
– Правда? – Николка даже со стула спрыгнул и подбежал к Кате, разглядывая ее с небывалым вниманием.
– Не балуй, – строго сказала ему раздосадованная Катя и добавила по праву старшей: – Лучше верни его сиятельству орден, еще забудешь.
– Tiens! Vous êtes là21! – воскликнул князь Шаховской, заглядывая в библиотеку. – А мы уж не знали, где искать вас, граф! А ну спать, сорванцы! – пригрозил он детям.
Николка брызнул в двери.
– А крест? – вскрикнула Катя. – Николка, верни!
– Оставьте, Катенька, – попросил Милорадович, смеясь. – Не иначе, пойдет ночью на нечисть охотиться, да что за беда? Поутру вернет.
Кате вновь показалось, что про охотничьи знаки он что-то им не договорил.
– Чтоб вернул, проследите, – велел девочкам князь Шаховской. – И ступайте тоже, мне нужно поговорить с господином графом.
Любаня с Катей присели, и граф в ответ вдруг почтительно склонил голову, точно они были взрослые барышни.
– Надеюсь увидеть вас в скором времени на сцене, mademoiselles22. Доброй ночи.
Князь Шаховской тем временем извлекал из-за книг пузатую коньячную бутыль.
– Катя, ты еще не ушла? Куда свет-Катерина Ивановна засунула рюмки? Ах, в ящике?! Никакого порядка в доме, Михайла Андреич! А вы, я смотрю, в меланхолии нынче?
– Я? Бог мой, отнюдь! С чего такие мысли, князь?
– Тогда – вам не понравилось представление? Этим девушкам, конечно, до Истоминой далеко, но надобно же им где-то танцевать и заглавные партии.
Милорадович вернулся к креслу, сел, обнял колено руками.
– Прекрасное представление, душа моя. Должно быть, просто старею, и рассказывать детям о прошлом становится любопытнее, чем… – он осекся и улыбнулся, кивнув на Катю, которая споро расставляла хрусталь на столе. – Выпьем, князь, за покойную и безгрешную старость!
– Ступай
Смотри-ка! Вы здесь! (франц.)
Барышни (франц.)
