в третий раз повторил жест, и вместо давления юноша ощутил в руке холод. В последние мгновения – когда разум еще не был поглощен борьбой с болью – он успел удивиться этому чувству. Ганнон понимал – не чувствовал, но понимал – что его рука горит. Он знал, что кисть ощущает нестерпимый жар. Но это как будто происходило с другим человеком. Последнее, что юноша увидел глазами, – это яркую полоску кольца, выделяющуюся на фоне синего пламени.
Внутренний взор застилала абсолютная – гораздо глубже любой виденной им темноты – чернота. Это было тотальное отсутствие света. Он уже почти растворился во мгле, когда мимо него медленно проплыл мерцающий сгусток, будто пух на ветру. Ганнон сумел повернуть свой взор и увидеть границы между кольцом абсолютной тьмы и остальным пространством: тоже черным, но пустым, не поглощавшим свет. Кольцо окружало светящийся шар, похожий на маленькое солнце. Оно вытягивало энергию из светила. Юноша ощутил гнетущую тоску и грусть, глядя на это. Можно ли помочь? Нужна ли помощь? Успеет ли он, если начнет сейчас, или уже поздно и не стоит даже и пытаться?
Волна гнева на самого себя за испытанное отчаяние отозвалась вспышкой на звезде. Протуберанец вырвался с поверхности только для того, чтобы быть поглощенным разрастающейся чернотой. Одновременно Ганнон узнал, что его тело упало на одно колено, а ему самому стало холоднее. Боги! Он был не там, где находилось его восприятие! Он и был светилом! Ганнон направил свое внимание на звезду и стал приближаться, пока не слился с солнцем. Сияние в центре исчезло, он начал ощущать тепло. Тепло, уходящее из него в окружающую пустоту вместе со сгустками света.
Ганнон узнал окружающий мир, как во время транса в зале Совета, но гораздо глубже. Пергаменты появились в окружающем его пространстве. Нет, не появились, они были здесь с самого начала, но теперь стали видны. Листы метались, как отчаянные птицы, атакуя уходящие всполохи. Когда это удавалось, сгустки энергии рассыпались на мириады мелких искр, оставаясь в пустоте люминесцентным туманом.
Привычный приказ отозвался болью и потребовал больших усилий, но он был возможен. Пергаменты медленно потянулись к искре сознания, выстраиваясь в щит. На миг видимое воплощение этого странного мира задрожало и исчезло, оставив ничто: причиной этого было осознание. Ганнон понял, что листы можно соединить только следуя заученным связям, хотя в настоящем пространстве это не имело бы значения. Еще юноша понял, что ни он, ни пергаменты не имели размера: окружить себя защитой полностью можно было только сложив головоломку, а не выстроив кольцо или сферу. Его сознание не выдержало мерцающего ничто, и обычная пустота, а вместе с ней пространство, размеры и формы, снова возникла перед внутренним взором.
Привычные имена, гербы и девизы с приятной податливостью вставали на свои места, становясь барьером между тускнеющим светом и жадной тьмой. Ощущение утекающей жизни сменилось приливом сил. Оставалось вернуть на место еще добрую половину почтенных семей Неардора, но энергии терялось уже меньше, чем прибывало. Закончив работу, Ганнон решил облететь вокруг и осмотреть
