Прелат горделиво поднял подбородок, – подобные запросы приходят со многих окрестных земель, но в случае одного города, пусть и такого большого… Не думаю, что это будет происходить слишком уж часто. В таких случаях, безусловно, следует обращаться ко мне за советом. Впрочем, чтобы угрожать основам мира, о них нужно что-то знать. Городской люд редко обладает таким умом. Все чаще виновники такого – сбившиеся с пути жрецы, слишком долго бывшие сами по себе. Единственный светоч посреди глуши может возгордиться, – закончил он строкой из Писания.
– Когда же было последнее разбирательство в пределах городских стен? – невозмутимо продолжил тему Ганнон: нужно было немного додавить. Нутро лихорадило от смеси гнева, торжества и желания мести. Хотелось удостовериться.
– Полагаю, вы все равно узнаете. Но это решено сохранить в тайне. – Прелат помрачнел. – Не только в городских, но в этих самых стенах. – Он выдержал драматическую паузу, Ганнон послушно изобразил изумление. – Брат Боннар очернил себя, в те времена, когда вы еще были на посылках. Его больше нет с нами.
– Ох, он казался таким добродушным! – воскликнул Ганнон с притворным изумлением. Внутри он остался спокойным, несмотря на оскробление. Труднее было сдержать радость от понимания того, что Прелат уверен в казни старого монаха. Еще тяжелее было не уколоть его, не намекнуть на правду. – Никогда бы не подумал.
– Истина в том, что еретики редко бывают злодеями с когтями, как демонопоклонники. Они по-своему считают себя правыми. Это и есть самое страшное. У них всегда будет убедительная история и, чаще всего, благочестивые намерения, с которыми они уходят с пути. Но все уже записано. – Прелат постучал по книге Ихариона на столе. – И незачем пересоздавать мир.
***
Вечером Ганнон с удовольствием шел в сторону морского порта в своей старой одежде. После дня, проведенного в образе – «в качестве» – поправил он себя, в качестве судьи, быть незаметным и нескованным было вдвойне приятно. Удача, что день отплытия Боннара совпал со встречей с Прелатом. Радостный вечер послужит противоядием.
Следуя инструкциям Коула, которые тот оставил перед отбытием, Ганнон увидел нужный ему корабль. Пузатое судно было пришвартовано во внутренней гавани, в него загружали последние бочки и мешки. Капитан, следивший за погрузкой, подчеркнуто не обращал внимания на мужчину неподалеку от него, сидевшего на ящике. Когда Ганнон подошел к ссутулившейся фигуре, капитан в синей рубахе и с несколькими золотыми перстнями предпочел отойти подальше.
Боннар радостно поднял взгляд на подошедшего воспитанника, но вовремя спохватился и не стал вскакивать, чтобы не привлекать ненужного внимания. Ганнон с ужасом разглядывал исхудавшую фигуру монаха. Боннар осунулся, глаза впали, под ними появились темные круги. Он сидел согнувшись так, как раньше ему бы не позволил внушительный живот. Только волосы и борода остались прежними. Пышная шевелюра, обрамлявшая голову на истончившейся шее, теперь
