Ганнон сдержал раздражение. – Я вижу, что слов еще много. Так-так, ох, убийство берегового… – Он положил пергамент на стол и посмотрел на обвиняемого. – Как же так вышло?
Неардо промолчал, а заговорил снова писарь:
– Убийство произошло в стенах города, хоть и зарублен был береговой, поэтому преступник у нас, а не у Легиона.
Ганнон молчал несколько секунд, после чего тряхнул головой, насколько позволяла шляпа.
– Я имел в виду, за что ты убил его? – проговорил судья уже громче. Боковым зрением он заметил удивленное лицо помощника. Но помог Ганнону стражник:
– Слышь, что тебя спросили его… – конвоир замялся с титулом, – судья их Величества! Отвечай! – Солдат подкрепил свои слова тычком в бок пленника.
– При судье не зовешь меня «хедль», – усмехнулся неардо, кивнув в сторону Ганнона, заставив стражника покраснеть от злобы. «Надеется хотя бы напоследок ему отомстить. Я ведь такого же цвета», – подумал Ганнон. – Он оскорбил меня, когда мы обсуждали цену. – Убийца вскинул голову и продолжил: – За такое тут судят?! Лот’сагаррия! – закончил он на своем языке и сплюнул.
– А к югу от гор за убийство не наказывают? – с любопытством спросил судья, жестом остановив стражника, что уже приготовился ударить строптивого пленника.
– Наказывают, и пострашнее, чем у вас! – тут же вступился за свой край неардо. Вокруг суда понемногу собирались зеваки. Обычно разбирательства их интересовали меньше, чем казни. – Но там бы поняли, что такое честь! – Обвиняемый попытался сложить руки на груди, забыв про цепи.
– Ты бы убил человека в земле почтенного дома Хиас и они бы поняли? – Ганнон чуть склонил голову, всматриваясь в разгневанное лицо подсудимого. – Или только у своих бы вышло? – Не дождавшись ответа, он обратился к стражнику: – Его топор?
Солдат молча развернул окровавленное полотно и прошел к столу судьи, держа оружие над головой за короткую рукоять. Собравшийся люд отреагировал недовольным ропотом. Ганнон слишком увлекся – не хватало еще довести до погрома. Но все же было сложно удержаться, ведь про эти секиры на юге ходили легенды. Неардо не слишком часто брали их с собой, особенно с тех пор, как прекратились набеги в землях Перевала. Оглядев толпу, Ганнон решил, что людей не мешает успокоить.
– Мне горько видеть, что аизкора, – он припомнил название двухлезвийной секиры, – обагрена кровью в пустяковой ссоре, это бесчестье. Это попрание договора о нерушимой дружбе!
В ответ преступник только пробормотал что-то о береговых предателях крови, что продали страну северянам, испугавшись Сциллы, пока каменные неардо держали Перевал. Разобрать смесь языков в речи обвиняемого получалось с трудом. Но собравшийся люд все же удалось немного успокоить.
– Продолжим? – Судья повернулся к своему помощнику, который явно не был доволен задержкой. – Хулители, хвалители?
– Обвиняемый таковых не
