чай из блюдечка, аккуратно поставил на стол, сдунул в сторону зависшего над самоваром мохнатого шмеля, привлечённого сладким вареньем.
Вадим горько глянул на учителя и мистика. В его взгляде читалось: сны разгадывать, конечно, хорошо, не спорю, однако фамилий там никто не говорит, не так ли?
Вообще-то Рогов до этой самой минуты без преувеличения боготворил учителя. И за первые литературные уроки, и за то, что научил разбираться в себе. Илья раздвинул перед ним рамки мира, показав всю его широту и многогранность. Наши пять чувств – это как пять пальцев на руке, говорил он. Но не надо забывать: есть и вторая рука, а на ней свои пять. Это те чувства, которые неподвластны обычному человеку, закутавшемуся в серые будни. Такой человек не хочет поднять голову и посмотреть на горящие в небе звёзды. Некоторые до сих пор думают, что матушка Земля – пуп Вселенной. А наша галактика приютилась где-то совсем с краюшку, вдалеке от всяких магистральных путей. Знаешь, Вадька, размеры нашего мира? Если лететь от одного конца до другого со скоростью света, это займёт девяносто три миллиарда лет. Можешь представить? А чем мы занимаемся на этом самом земном шарике сейчас? Уничтожаем друг друга.
Вадим взглянул на Илью. Да, вместо того, чтобы решать глобальные проблемы Вселенной, дело дошло до элементарного выживания. Учитель часто вспоминал Сократа и его так называемого «демона», с которым мудрец всегда советовался. По словам древнегреческого философа тот советовал ему предпринять что-либо или отказаться. Может, у Ильи тоже есть подобный «демон»? Что-то он ему посоветует? Если даже такой искушенный мыслитель, как Сократ, вынужденно принял яд цикуты, что уж говорить о нас, простых смертных?
Вот и Илья, по всем признакам, находился в замешательстве. И смерть Писаренко, произошедшая буквально на глазах Рогова, его ошеломила, хоть и предугадывал он её в своих вещих снах.
Фейербах оторвался на секунду от сладкой косточки, зевнул во всю широкую пасть, капнул слюной на расписанную орнаментом подстилку и опять принялся разгрызать её, осторожно обхватывая клыками.
– Я не договорил, Вадим, – нисколько не укоряя ученика, а, наоборот, понимая всё его тяжелое состояние, сказал Илья, – и сны, и предчувствия, и реальность твердят об одном. Время раскалывается, многих сожрёт Молох кровавой эпохи. Писаренко – только начало. Вижу смерти тысяч, а потом миллионов, вся Евразия окрасится кровью. И не на месяц, а на долгие годы. И предотвратить никто этого уже не может.
Рогов оторопело глядел на философа. Никогда тот не был так мрачен и так циничен. С таким спокойствием говорить о будущих смертях. Ведь только-только начали жить мирно, отгромыхала Первая Мировая, затем Гражданская, когда и жить, как не сейчас?
Незаметно сгущались сумерки, потянуло холодком. Хоть и летний месяц август, но уже подбирается осень, не спеша, понемногу беря своё.
– Недавно я посещал Алину, нашу хозяюшку, – Илья окинул взглядом сад вокруг.
Рогов кивнул головой.
– Она ведь переводчицей в
