свечным салом, – правда, просто хотела как лучше…
В глаза будто кто-то закапал кипящую ртуть, а потом дал хороший подзатыльник, и теперь она медленно стекала по щекам.
Розу всю просто трясло от негодования. Маленькая дрянь: не успела поселиться в их доме, а уже вовсю хозяйку из себя корчит, имуществом распоряжается. А как попала-то сюда, как попала, прости Господи! Кабы знал кто из соседей, не спешили бы перед девчонкой так расшаркиваться. А сейчас только и разговору в деревне, что о ней, эка невидаль! Не видели они, что в подоле-то принесла, маленькая бродяжка. И личико какое невинное строит. Мастера легко обмануть, да и Охра, видать, дуреет на старости лет, но Розу так просто не проведешь! Нет, будьте уверены: она видит, как та мышиными глазками-то по сторонам постреливает, и ничуть не удивится, если девчонка из какой-нибудь шайки окажется. Втирается в доверие к простакам, высматривает, где бы что стащить, а потом зовет подельников, и добрые люди с перерезанным горлом на том свете просыпаются.
И почему только она все видит как есть! Вот кабы и другие знали… но она дала слово мастеру. Тут Роза задумалась: а коли не от нее, а от кого другого узнают… так, скажем, совершенно случайно? С нее-то какой тогда спрос? Она за других не в ответе…
С этой мыслью Роза повернулась на другой бок и сладко проспала до самого утра. Проснулась она в той же позе, что и заснула.
А тем временем этажом выше Твила ворочалась, скидывала одеяло, снова им накрывалась, клала ногу поверх, убирала, натягивала его до самой макушки, а потом повторяла все заново.
Во сне она шла к насосу на площади, а по бокам струился туман. Вокруг была безлунная ночь, окна в домах не горели, но туман подсвечивал узенькую тропинку, поэтому она не сбивалась с пути. Мутная жемчужная дымка стелилась по низу, колыхалась в проулках между домами и плыла рядом, а позади, стоило пройти, с треском и стоном смыкались дремучие многовековые деревья, отрезая обратный путь. Хоть вокруг не было ни души, Твила постоянно с кем-то говорила и даже спорила. Собеседник – судя по голосу, мужчина – в чем-то ее убеждал.
Наконец она пришла на площадь и взялась за ручку насоса, но тут вдруг заметила, что вместо ведра принесла корзину. Она похолодела – ведь вернуться за ведром она уже не могла, за ней теперь простиралась дремучая чаща. В этот миг мужской голос снова заговорил, и Твила покрылась липким потом, сообразив, что доносится он из принесенной ею корзины. Там на простыне лежал какой-то темный округлый предмет.
Она испугалась, безумно, до судорог, и что было сил надавила на ручку насоса – ей хотелось, чтобы он замолчал. Из носика прямо в корзину брызнула темно-вишневая струя. Твила нажимала на ручку до тех пор, пока голос не затих. А поток меж тем начал прерываться и выбрасываться толчками, с чавканьем, как будто внутри что-то застряло. Она нажала в последний раз, посильнее, подставила руки… и все вокруг закрыла тьма.
Глава 8. Об утонченных манерах, купидончиках и пропавших женщинах
Плюм
