Ваши Наташи яичницу жарят. И баллады пусть они же выслушивают.
На глаза Марусины навернулись слезы.
Тимур Валерьевич же, напротив, расцвел, словно пион в июньский день, и присел у Марусиных ног на корточки.
– Выходит, Марусенька, местные турецкие жители за Вами не ухаживали? Не вызывали Вы у них, получается, острого сексуального интереса.
– Как это не ухаживали? – встрепенулась Маруся. – Очень даже ухаживали! Вернее…
Тут Маруся вдруг замолкла, призадумавшись. Стала она анализировать, в каком режиме общалась с местным населением мужеского пола. И поняла, что, выходя в люди, напускала на себя неприступность и добавляла во взгляд строгости. Притом и в душе своей, и перед внутренним взором она всегда держала образ Тимура Валерьевича, а уши ее ничего, кроме внутренней музыки в стиле его баллад не улавливали и улавливать не хотели. И стоило только Марусе учуять чье-то едва родившееся намерение за ней поухаживать, как закрома ее памяти спешно насыщали каждую крупиночку Марусиного сознания образом Тимура Валерьевича. И тогда Маруся, несмотря на свою всегдашнюю природную приветливость, в своей защитной реакции настолько недосягаемо-холодной делалась, что в пору было опасаться локального понижения градуса на приходованном ею в тот момент квадратном метре приморской территории.
Я же от себя добавлю, что в период своей Большой Любви Маруся и для московских мужчин, и для любых других до того недоступной стала, что я ей частенько (на всякий случай) напоминал: «У тебя, Марусенька, на лбу крупными светящимися буквами «занято» написано».
И вот теперь, вжавшись в угол дивана и углубившись в размышления, испугав при этом Тимура Валерьевича своей необыкновенной серьезностью, пришедшей на смену приступу сердитости, Маруся эти мои периодические замечания припомнила.
– Ну, либо Вы к турецким комплиментам глухи оставались, – будто прочитав Марусины мысли, извинительно поглаживая Марусю по коленке, прервал ее задумчивость Тимур Валерьевич.
Маруся на него исподлобья вопросительно глянула.
– Всем известно, что русских женщин турки «Наташами» называют, – пояснил Тимур Валерьевич. – Коли Вы, Марусенька, после путешествия в Турцию на это имя не откликаетесь, значит Вы с турками на отдыхе не хороводились и на их ухаживания не реагировали. Что меня безмерно радует.
Здесь обязан я сделать небольшое отступление, дабы довести до вашего сведения, что Тимур Валерьевич Марусю буквально с первых месяцев их судьбоносного знакомства ревновал. Не агрессивно, но как бы между прочим, с деланным равнодушием сообщал он Марусе о том, что сдается ему, что стоит только от нее отвернуться, как к ней уже очередь из поклонников выстраивается. Грязно намекая при этом на то, что Маруся совсем не прочь всю эту вожделеющую очередь оприходовать. Для Маруси такие намеки были тем более обидны, что никакого другого мужчины, кроме Тимура Валерьевича в качестве своего возлюбленного во времена своей Большой Любви она и представить
