Не всегда, но в тишине это особенно явственно обнаруживается. И тогда возникает у меня желание сей процесс ежели не приостановить, то проконтролировать.
– То есть взять в свои руки власть над временем?
– Ну, для этого у меня пороху не хватит, – рассмеялась Маруся. – И полномочий таких я ни в коем случае не имею. Но что если попробовать повлиять на одно единственное мгновение? Хотя бы чуточку этот ручеек притормозить! Ведь столько еще в этой жизни не познано, столько не раскрыто! Столько в ней увлекательного и разнообразно радостного! Вот, как сейчас, например, – благостно мне оттого, что мы с Вами здесь, на моей кухне, под хорошую музыку беседуем, за окном – закат вечерний, в оптимистичные тона весной окрашенный. Так и хочется сказать: «Остановись, мгновенье!..»
– Стоп, Марусенька! Ни в коем случае! – приложил к устам палец Артур Казбекович.
– Что ни в коем случае?! – удивилась Маруся.
– Ни в коем случае фразу эту не продолжайте. Вам с Вашими волшебными способностями делать этого никак нельзя!
– Что же в ней такого опасного?! – изумилась Маруся. – Она же у всех на устах! Откровенно-то говоря, уже оскомину набила!
– Да, – покивал Артур Казбекович. – Но мало кто знает, что эта фраза в себе, согласно первоисточнику, заключает.
– Первоисточнику? – изумленно переспросила Маруся.
– Вот о чем я и говорю, Марусенька, – печально ухмыльнулся Артур Казбекович и, неспешно протерев свои цейсовские окуляры специальной мягкой тряпочкой, принялся скручивать ее в плотную трубочку. – «Фауст» это, Марусенька. «Фауст», сотворенный когда-то Гёте.
– Ой, – сконфузилась Маруся. – Я не читала.
– Я бы мог сейчас преисполниться снобистской снисходительности и, осуждая Ваше литературное невежество, по своему обыкновению, с долей иронии назвать Вас «пятёрошницей», но и сам-то я сие великое произведение не то чтобы читал, – в свою очередь смутился Артур Казбекович. – Однако было время, осилить попытался. Тоже удивлен был до крайности тому, что этот всем известный, прошу прощения у великого автора, слоган в «Фаусте» присутствует.
Он располовинил бумажную салфетку и принялся скручивать новую трубочку.
– Так вот, контекст цитаты драматичен. Доктор Фауст, да будет Вам известно, просит Мефистофеля прервать его земное существование, когда ему, Фаусту, в момент достижения наивысшего счастья, уже и желать будет нечего. А обозначить вершину своего блаженства он намеревается именно этой фразой. Теперь понимаете, Марусенька, отчего я встревожился?
Тут бы Марусе внять предупреждению Артура Казбековича. Но к тому моменту, когда Артур Казбекович свою поучающую речь завершил, в Марусе проснулся тот самый гномик, который периодически пробуждает в ней дух авантюризма, а следовательно, подбивает на риск, напрочь лишая осторожности (читай «Маруся и Алые паруса», сезон 3).
– Пфф, – фыркнула она. – По-моему, Вы, Артур Казбекович, перестраховываетесь. Вот же, сами убедитесь!
