открыл его, надел пластинку, аккуратно поставил иголку. – Вальсы Штрауса! Старомодные, блистательные вальсы, которые никогда не выйдут из моды!
Михаил подхватил Татьяну, закружил резко, энергично. Она поначалу сопротивлялась, отбивалась, ей это виделось чуть ли не насилием, еще чуть – и она бы закричала, но внезапно встроилась в ритм, отдала себя на волю его тренированного тела. Все их детство кружилось с ними. Они словно видели все сверху, две фигурки, идущие по Патриаршим, пух повсюду, и Москва, поднимающая дома к небу, крышами отражающая солнце. Из детства чаще всего помнятся только весны.
Вальсы сменяли друг друга, а они все танцевали. С каждой минутой все слаженней. Наконец она отпустила руки, отодвинулась от него. Он смотрел на нее раскрасневшуюся, с растрепанными волосами. Смотрел по-мужски властно.
– Ну ты меня совсем загонял. Хорошо танцуешь.
– Но я же артист, как-никак. Нас учили.
Они снова сели на диван. Он легко взял ее за руку, чуть сжал кисть. И в этот момент, когда его пальцы прикоснулись к ее коже, она почувствовала, как ее будто ударило током. Вся мерзость ее положения открылась ей в эту минуту. Она в квартире женатого человека. Он сейчас начнет целовать ее, потом они переспят и больше никогда не встретятся, поскольку их будет тяготить стыдное воспоминание. Летнее приключение мужика! Летнее развлечение бабы! Этого нельзя допустить! Они никогда не гуляли на Патриарших по грязи, дожидались, пока станет сухо.
Татьяна всегда принимала решения быстро. Она мягко высвободила руку, посмотрела на часы, произнесла дружелюбно:
– Ну вот. Мне пора. Спасибо за танцы, за чай, за все. Я засиделась у тебя. Приятно было увидеться.
Михаил прищурился, собирался что-то сказать, но передумал. Только кивнул.
Через несколько минут она уже быстро спускалась по лестнице, и каждый ее шаг составлял с другими такими же мелкую барабанную дробь.
Михаил выпил еще две рюмки коньяка. С удовольствием съел грушу. «И зачем я соврал ей про жену. Сказал бы ей правду, что никакой жены у меня нет. Хотя… Нет. Правильно я все сделал. Так держать! А то она еще возомнила бы чего-нибудь. Ей обидно сейчас, скорей всего, после всего, что я наболтал ей про жену. Или все равно? Даже телефонами не обменялись. Все-таки я клоун, скверный клоун!»
Он подошел к окну, распахнул его, и в ноздри стал проникать неповторимый запах летнего московского асфальта. Неизменный запах. Единственное, что постоянно в этом городе. Танина машина тронулась в фонарную пустоту. Помахал ей рукой, зная, что она этого не увидит.
Павел Крутояров, погибший гимнаст, был его лучшим другом. И никого ближе он не встречал. Так вышло. Спустя два года после его смерти он так не преодолел связь с ним. Покойный будто продолжал влиять на его жизнь. Вот и сегодня он вмешался. Задержал его около Смоленской площади. Харитонов до сих не находил сил подойти к его дому. Про друзей, приходящих его вспомнить, он Тане тоже соврал. Видимо, еще в детстве он все время желал выглядеть в ее глазах не тем, кем он являлся. Мишель! Почти Платини! Вот и теперь с ним то, старое, сыграло злую шутку. Злую ли? А если Таня вновь мелькнула на
